Книга День народного единства. Преодоление смуты - Валерий Шамбаров

А полки Лисовского приближались с юга. Обрастали повстанцами, их численность увеличилась до 30 тыс. Они захватили Пронск, Зарайск, Коломну. Пытавшийся оборонять Рязанщину Прокопий Ляпунов был ранен, его брат Захар разбит. Но на полпути между Коломной и Москвой, у Медвежьего Брода, Лисовского встретил Куракин. В упорном сражении разгромил, перебил множество врагов, захватил все пушки и освободил пленных. Лисовский с остатками воинства бежал к Ружинскому. План блокировать южные дороги к Москве сорвался.

Оборону столицы возглавил сам царь. У него набралось 30–35 тыс. воинов. Чтобы не подпускать врага к городу, они заняли позиции на Ходынке и Пресне. Но на генеральное сражение Шуйский не решался. Вступил в переговоры с Ружинским и содержавшимися в Москве польскими послами Гонсевским и Олесницким. Соглашался заплатить наемникам Ружинского, соглашался отпустить на родину поляков, оставшихся в России после свержения первого самозванца, только бы подписать договор о мире с Польшей. И чтобы при этом Сигизмунд отозвал из стана Лжедмитрия своих подданных. (Как будто они послушались бы короля!) Послы тоже соглашались на все, лишь бы вырваться из России. Ратники за две недели переговоров расслабились, уверенные, что вот-вот подпишут мир. А Ружинский воспользовался этим и 25 июня нанес внезапный удар. Польская конница смяла полки на Ходынке и погнала, надеясь на их плечах ворваться в город. Но у Ваганькова врага встретили огнем московские стрельцы, повыбили и заставили повернуть назад. А царские части перешли в контратаку. Оторваться от легкой татарской конницы польские латники не могли, и их рубили, пока не вогнали в р. Химку. Обе стороны понесли большие потери, и от дальнейших приступов Ружинский воздержался, стал укреплять тушинский лагерь.

Сюда подходили новые польские отряды, толпы вольницы. Численность поляков достигла 20 тыс., казаков — 30 тыс., да еще 18 тыс. татар, да русские сторонники самозванца. Хотя эти данные требуют пояснений. При подсчете числа польских воинов в полках того или иного пана всегда указывалось лишь «рыцарство» — а каждого шляхтича сопровождали несколько слуг, пахолков, гайдуков, тоже вооруженных. И насчет казачества данные неоднозначны. Напомню, что это слово имело несколько значений. И применительно к Смуте часто невозможно разобрать, где и какие казаки имелись в виду — донские, запорожские или «воровские», т. е. вооружившаяся чернь. Даже и количество «запорожцев», которых русские источники выделяли, оказывается чересчур большим. Скорее к ним причислялись банды украинских поселян. Оружием владеть они умели, а на Руси открылись хорошие возможности для грабежа. Всего же в Тушине собралось более 100 тыс. разношерстного воинства, точное число не знали и сами начальники — одни уезжали в экспедиции, другие приезжали.

Но внешне все выглядело куда более солидно, чем у Болотникова. Польские паны казались более респектабельной публикой, чем повстанцы. Из знатных перебежчиков, которых «царик» производил в высокие чины, при нем возникла «боярская дума» во главе с Михаилом Салтыковым и Дмитрием Трубецким, и к самозванцу потянулись дворяне, которых он щедро жаловал поместьями, потянулись аристократы второго ранга, становившиеся у него боярами и окольничими. Ему один за другим стали присягать города — Кострома, Вологда, Ярославль, Астрахань, Владимир, Суздаль, Псков. Некоторые присягали лишь для того, чтобы избежать налетов его банд. И даже бояре, верные Шуйскому, писали в свои вотчины, чтобы их старосты признали Лжедмитрия во избежание разорения. Недовольство царем зрело уже и в Москве — дескать, восстановил против себя «всю землю», довел дело до осады. Периодически были волнения. Но жители столицы знали, что прежнего «Дмитрия» нет в живых, и видели, что за банды пришли к ним. Поэтому сдаваться не собирались.

Города, оставшиеся на стороне царя, приводились в повиновение высланными из Тушина отрядами. Лисовский напал на Ростов, вырезав 2 тыс. человек. Митрополита Филарета Романова схватили, ради потехи нарядили в сермягу, посадили в телегу с полуголой шлюхой и отправили в свой стан. Но «царик» принял его любезно и назначил собственным патриархом — ведь священный собор одно время уже нарек таковым Филарета. Романов повел себя «гибко». Обличать самозванца не стал, но и на первые роли при нем не лез, занимался церковными делами и приобрел популярность у казаков, выступая защитником их интересов перед «цариком» и поляками.

Почти вся Россия покорилась Лжедмитрию. В верности Шуйскому держались лишь отдельные районы. Рязань, где верховодил Ляпунов. Коломна, где воевода Прозоровский разгромил посланные против него полки Хмелевского, Млоцкого и Бобовского. Новгород отразил отряд Кернозицкого и отбросил его к Старой Руссе. Казань удерживал Шереметев, Нижний Новгород — Алябьев и Репнин. С гарнизоном из 750 стрельцов и городским ополчением они четырежды били вражеские отряды, а возглавлявшего их «изменного воеводу» Вяземского поймали и повесили. В затруднительном положении очутился в Смоленске Михаил Шеин. В его уезд вторгались шайки из-за границы, грабили крестьян, убивали, угоняли в полон, а воевода получил категорический приказ царя не предпринимать против них действий, чтобы не нарушить мира с Польшей. Выход Шеин нашел в том, что стал вооружать самих крестьян и формировать из них отряды самообороны для «неофициального» отпора налетчикам.

С той же целью — избежать войны с королем и добиться отзыва шляхты из России — Шуйский после подписания с польскими послами мирного договора отпустил их и всех захваченных поляков, взяв с Мнишеков обещание не поддерживать «вора». Оно осталось пустым звуком. Юрий Мнишек тайно писал Сигизмунду, что это «истинный», спасшийся Дмитрий, призывая к интервенции, снесся с тушинцами, выражая желание воссоединить дочку с «супругом». Вместе с Мариной они всячески задерживали движение конвоя, везшего их к границе, и были настигнуты погоней. Поблизости, в Царевом Займище, обнаружился еще и отряд Яна Сапеги. В Польше он был осужден за участие в мятежах и разбоях, набрал 7 тыс. «рыцарства» и шел к Лжедмитрию. В Тушино двинулись вместе. Правда, служивший «царику» Мосальский и один из шляхтичей пытались предупредить Марину, что Дмитрий «не прежний», но она их заложила. Мосальский вовремя удрал к Шуйскому, шляхтича посадили на кол.

Три дня торговались с Ружинским. Мнишек претендовал на роль «маршала» при самозванце, а гетман уступать первенство не собирался. Сошлись на том, что «царик» дал папаше жалованную грамоту, обещая 1 млн. злотых и 14 городов. Мнишек при этом пытался оговорить, что Марина воздержится от супружеской близости до взятия Москвы, но у его дочери были собственные планы. Поддержали ее иезуиты, уверяя, что «для блага церкви» все дозволено. Один из них тайно обвенчал Марину с Лжедмитрием, и она разыграла комедию встречи с «мужем». А ее отец, поняв, что больше ему здесь ничего не светит, убрался домой.

С Сапегой Ружинский нашел общий язык. Подчиняться другому ни один из них не желал, и во избежание конфликтов разделились — Сапега отправился брать Троице-Сергиев монастырь, о богатствах которого ходили сказочные слухи. К тому же монастырь прикрывал дороги для подвоза в Москву с севера. С Сапегой выступил Лисовский с казаками, вместе — 15–20 тыс. воинов. Шуйский об этом узнал, послал вдогонку войско под командованием брата Ивана. Противник развернулся и дал бой у дер. Рахманцы. Передовой полк Ромодановского атакой опрокинул авангард врага, стал теснить «лисовчиков», но Сапега с тяжелой конницей обошел в это время русских и ударил на сторожевой полк Головина. Тот смешался, при отступлении навалился на большой полк, приведя его в беспорядок. Только полк Ромодановского прикрыл отход и спас бегущих от полной катастрофы.