Книга Палач. Костер правосудия - Андреа Жапп

– Вот уж что меня ни капли не удивляет! Он человек редкого великодушия, веселого нрава и никогда не отказывает в милостыне, так же как и его дама.

Ардуин покончил с фасолевым пюре и, к удовольствию хозяйки, рассыпался в комплиментах по поводу его замечательного вкуса, после чего снова наполнил вином стакан трактирщицы. Та поблагодарила его, а затем встала, объявив:

– Я пошла за сыром – нежный, из козьего молока, лучше и желать невозможно. Это – по желанию, как и хлеб. Судомойка помогает мне только несколько часов каждый вечер. А мои дела не настолько блистательны, чтобы я могла позволить себе нанимать ее на целый день.

* * *

Воспользовавшись ее непродолжительным отсутствием, Ардуин Венель-младший принялся размышлять. С одной стороны, ему не хотелось пробудить у трактирщицы подозрения чересчур настойчивыми вопросами, с другой – все трактирщики королевства одинаковы: прекрасно слышат соседские пересуды, не пересказывая их из соображений коммерческой осторожности. Каждый из них – кладезь всевозможных сведений, способный вытащить их буквально из воздуха. Тем более что хозяйка «Напыщенного кролика» показалась ему женщиной достаточно здравомыслящей.

Вернувшись, женщина поставила перед ним тяжелый ивовый поднос, на котором были уложены куски козьего сыра, а также глиняное блюдо, полное аппетитных золотистых хлебцев[101]. Осторожно приблизившись, Ардуин произнес:

– Ваша печальная история об ужасной кончине вашего супруга напомнила мне то, что случилось с Гареном Лафуа.

– А что с ним случилось? – поинтересовалась трактирщица с одинаковой долей деликатности и любопытства.

– Я о том чудовищном деле, которое потрясло и повергло в ужас весь Мортань. Это было около пяти лет назад. Его первая жена, Мюриетта, была жестоко убита одной из служанок, дурочкой… забыл, как ее звали.

– Боже праведный, – вздохнула трактирщица, притрагиваясь к висящему на шее маленькому аметистовому распятию. – А я и не знала.

– Мне рассказывали, это было даже ужаснее, чем обычное убийство. Должно быть, именно поэтому официальный разбиватель соли переехал и купил дом в вашем прекрасном городе. Я думаю, он больше не мог выносить все эти ужасные воспоминания, которые преследовали его в Мортане.

– А… Ну конечно же… Он купил этот дом, дай Бог памяти… девять или десять лет назад. Я вам, наверное, уже говорила, что с этим домом было очень много работы, которая продолжалась многие годы. Мы только и думали, поселится ли кто-нибудь здесь наконец.

Сведения оказались просто сногсшибательными. Получается, Гарен Лафуа очень заблаговременно начал обустраивать себе это гнездышко.

Но Ардуин ничем не выдал своего волнения. Он лишь покачал головой и заметил:

– Некоторые мастера настолько ценны, что их просто так не заполучить!

Она мигнула в знак согласия с его словами и продолжила, допивая свой стакан маленькими глоточками:

– Вы уже знаете, мессир?

– О чем?

– Об этом ужасе, который свирепствует здесь вот уже два года.

– Вы про маленьких беспризорников? Честно говоря, я думал, что все это не более чем страшная сказка.

– Ох, нет, мессир! Это страшно, но, к несчастью, совсем не сказка. Я не любительница слушать всякие сплетни, но недавно у нас повесили одного попрошайку, плохого христианина и ленивого бездельника. Поэтому мы все и думали, что это он нападает на детей. Но после его смерти эти убийства снова продолжаются. Матери, у которых маленькие дети, буквально сходят с ума от страха и не отпускают своих малышей. Конечно, сейчас проклятый убийца берет этих маленьких нищих, которых несть числа… Да покоятся они в мире! Но… он может остановить свой выбор и на ком-то другом!

Перед мысленным взором Ардуина снова встала Эдвига Лафуа, крепко сжимающая руку своего сына.

– А когда это случилось в последний раз?

– Три недели назад. Мальчуган, чьи бедные останки обнаружили ранним утром в конце улицы Тележников.

А теперь новое подлое убийство девочки, о котором упоминал мессир Арно де Тизан…

– Страсти Христовы! Неужели люди бальи не напали ни на какой след?

– Вот именно: ни на какой! Да на что они вообще годятся! Только и знают, что таскаться по харчевням, борделям и общественным баням![102]Я как подумаю, что этот дурачок Морис Деспре послал на виселицу невинного человека…

– Морис Деспре?

– Первый лейтенант бальи. Полный тупица, у которого только и хватает ума на то, чтобы разжиться кувшинчиком-другим да вытянуть из кого-нибудь несколько монет. Хотя не скажу, чтобы смерть этого попрошайки стала такой уж большой потерей – пустое место и морда вечно грязная.

– И к тому же совершенно невинный, – с улыбкой добавил Ардуин.

– Совершенно верно. Но, как бы там ни было, люди недовольны. Даже послали письмо монсеньору Бретонскому… Вы, конечно, скажете мне, что ничего толкового из этого не выйдет! Но раз уж мы платим такую кучу налогов, пускай нас за это хотя бы защищают.

– Это очевидно!

Трактирщица бросила опасливый взгляд в зал, будто подозревая, что там кто-то может прятаться, и произнесла тихим голосом, наклонившись к самому уху Ардуина:

– Мне бы, конечно, не следовало говорить приезжему о таких вещах. Вы, чего доброго, решите, что у нас тут не город, а разбойничий притон, но… Мы здесь пользуемся услугами знаменитого ученого, мессира Антуана Мешода. Он мой завсегдатай, здесь его принимают в сердечной и непринужденной обстановке. И он иногда делает кое-какие замечания… Нет-нет, он никогда не позволяет себе шутить над медицинскими секретами. По просьбе нашего бальи, мессира Ги де Тре, мессир Мешод исследовал трупы злодейски убитых детей. Конечно, он не вдавался в детали, но и услышанного мне хватило, чтобы понять, что все эти бедные дети перед смертью испытали много гнусностей и адских мучений.

Она подтвердила все, что Ардуин уже слышал от Арно де Тизана. Дети были изнасилованы, в том числе и противоестественным способом, а мальчики еще и кастрированы.

– Кажется, ваш бальи принял это дело очень близко к сердцу, – осторожно произнес мэтр Правосудие Мортаня.

Трактирщица испустила долгий вздох и возразила неуверенным тоном:

– К сердцу? Нет, этого не скажешь. Да этого милого бретонца в бантиках здесь не очень-то и часто видят. Не иначе боится измазать свои чулки кровью и уличной грязью… Если б не недовольство, которое с каждым днем становится все сильнее, он, должно быть, так и сидел бы у себя дома и слушал, как жена играет на кифаре[103].