Книга Последний Иерофант. Роман начала века о его конце - Владимир Шевельков

— Позвольте, тогда выходит невероятное, чудовищное преступление! Кому и для чего понадобилось убивать столько людей? Гекатомба какая-то! Жертво…

— …приношение, вот-вот! Наконец-то начинаете соображать. Но если бы только это. Совсем недавно подобная, с позволения сказать, могила была обнаружена на Выборгской стороне в районе Куликова поля, за римско-католическим кладбищем. Карманники намеревались закопать сотню рублей ассигнациями и золотые часы, похищенные у купца Семибратова. Начали яму рыть и… Подробности опускаю — вы сами уже догадались. А воришек даже простили ввиду особо важных обстоятельств, только это теперь без надобности: тронулись умом и пребывают в печально известном заведении на Пряжке, об их спокойствии теперь сам Николай Угодник заботится. И опять же — пятиконечная форма ямы! Под Первопрестольной на прошлой неделе — снова пятьсот жертв… Да вот — извольте полюбопытствовать! Идем, так сказать, в ногу с прогрессом: со всякой жертвы преступления срочно делается фотографический портрет. Тем более когда речь идет о событии из ряда вон выходящем, не имеющем аналогов в уголовной практике. Ну всмотритесь: разве по этим скальпированным черепам с пустыми глазницами, обнаженным сухожилиям, скулам, буквально обглоданным неведомыми тварями, по останкам того, что было человеческими лицами, можно кого-нибудь опознать… Дело, как вы сами совершенно справедливо заметили, чудовищное. Мы с вами давеча о ритуальных убийствах говорили. Теперь мной уже получены все необходимые полномочия. Принята, — добавил Шведов шепотом, — сверхсрочная, с грифом чрезвычайной секретности депеша непосредственно от его высокопревосходительства господина Председателя Совета Министров. Vous comprenez?[31]Ждут скорых результатов, считают то, с чем я вас сейчас ознакомил, покушением не только на жизнь верноподданных Империи, но в целом — на государственные устои Отечества! Нами уже сформирован Чрезвычайный штаб по выявлению и устранению особо опасных политических преступников. Отчитываться будем лично перед Его Императорским Величеством! Вот такой пируэт-с: не раскроем дела о массовых ритуальных убийствах — дослуживать мне приставом где-нибудь в дальнем околотке Нарвской части. — Тут он бережно поправил на груди скромную Анну третьей степени и не без гордости добавил: — А удастся распутать змеиный клубок, обещают тогда вашего покорного слугу представить ко Святому Владимиру с мечами на шею[32]— получается, приравняли мою гражданскую службу к боевым действиям. Вот, коллега, не все же потомственному русскому дворянину Ивану Шведову домушников да карманников на чистую воду выводить: выпало и мне личную преданность доказать Царю и Отечеству! Так сказать, за пользу — честь и слава.[33]

Он задумался, видимо, о значительности своей служебной миссии, незаметно для себя самого скрестив руки на груди, стоя так, задумчиво вопросил:

— А знаете, коллега, что самое омерзительное в этом и без того, мягко говоря, грязном деле о жертвенном убое людей?

Думанский пожал плечами. Ничего омерзительнее того, что он только что услышал и того, что предстало перед ним на фотографических карточках, даже не приходило ему на ум и никак не могло родиться в его воображении, а уж «любопытства», желания «всмотреться» точно не вызывало…

— То, что о пропаже стольких подданных величайшей в мире монархии нигде никем заявлено не было — личности не установлены! Выходит, в стране о них никто и не вспомнил! В рамки здоровой человеческой логики не укладывается… Это же одновременно и самое подозрительное. Посудите сами: разве может такое количество народа вдруг взять и бесследно исчезнуть, да так, чтобы ни о ком даже не побеспокоились? Жена, сослуживцы, дворник, ну, соседи на худой конец (вот именно, на худой!). Вы же представляете, как обычно бывает, когда речь идет о пропаже добропорядочного обывателя. Ну, к примеру, месяц назад как раз соседка известила квартального, что Игнатий Морвенко, дававший деньги под проценты, уже несколько дней не выходит из собственной квартиры, а его собака все время воет. Выломали дверь…

— И что же, оказался убит? Грабители, вероятно.

— Отчего ж. Умер в своей постели — сердце. А когда пропал студент Веселовский, первым делом забеспокоилась квартирная хозяйка, которой он задолжал за пять месяцев…

Думанский помрачнел. В который раз уже, встав, заходил по комнате.

— Вы правы, разумеется, это, по меньшей мере, странно. А уж пропажа отца семейства или сына-студента тем более не останется незамеченной… То, о чем вы сейчас рассказали, действительно может коснуться любого подданного Империи! Количество жертв грозит только нарастать, как снежный ком. Действительно необходима срочная масштабная операция по розыску убийц. Кто знает, что там у них еще на уме! Вооруженное выступление? Это уж, Алексей Карлович, как раз та ситуация, в борьбе с которой любые средства допустимы.

— Вот именно! Вот и вы уже буквально повторяете мои слова! Посему наш Государь и готов на самые чрезвычайные меры, если с этой ч…товщиной не сможем разобраться мы и жандармский корпус. Даже на введение военного положения. В общегосударственном масштабе. Ведь опять-таки заметим: все эти безобразия происходят не в Псковской или Тверской губернии, а в самой непосредственной близости от столиц… Кстати, как ваше плечо?

— Какое плечо? Ах да… Не стоит особого беспокойства. Заживает потихоньку, хотя полностью восстановится еще не скоро. Хирург из клиники Виллие сказал, мне еще повезло — ранение сквозное и кость не задета. И вообще, в сложившемся положении это пустяк. Сотни людей погибли и их уже не вернуть — вот где настоящая трагедия!

— В таком случае радуйтесь, милейший Викентий Алексеевич, что не попали в этот мартиролог, — утешил Шведов, расплываясь в глуповатой улыбке и подмигивая раненому адвокату. — В вас стреляли почти что в упор, а вы стоите тут живехонек. Да вы, батенька мой, между нами говоря, и вовсе везунчик! Я уж молчу о пуле, попавшей не куда-нибудь, а в самую середину шейного образка. Необъяснимый науке феномен! Наверное, в сорочке родились, признайтесь?

— По-моему, сейчас не до шуток! — Думанский поспешил охладить пыл не к месту и не ко времени развеселившегося коллеги. — Что же до моего спасения, так то, что для науки нонсенс, доступно лишь религиозному сознанию как проявление извечного Высшего Промысла. Просто меня мой святой спас: Господь заботится о тех, кто не забывает о Нем. А вы — наука, сорочка! «Суха теория, мой друг…»[34]

Алексей Карлович, не забывавший своих германских корней и Гёте противоречить не смевший, только развел руками:

— Против вашей горячей веры мне нечего возразить! Только, ради Бога, будьте осторожнее и не теряйте бдительности, а посему, милейший, настоятельно прошу и в дальнейшем вашей помощи по расследованию вышеуказанного дела и успешному исполнению сверхсекретного плана, в который я посвятил вас под свою ответственность. Я сам срочно уезжаю в Первопрестольную для координации действий с московскими подразделениями наших ведомств, но в случае поступления какой-либо новой чрезвычайной информации, связанной с Сатиным, или возникновения дельных предложений по плану смело обращайтесь к ротмистру Константину Викторовичу Семенову. Он, как я вам уже говорил, курирует вопрос подготовки операции по линии жандармского управления. Личность неординарная — из лейб-егерей, герой подавления боксерского бунта,[35]георгиевский кавалер за пекинский штурм. Человек, известный своим бесстрашием, но вполне доступный, не ханжа — в Департаменте его кабинет вам любой укажет. Ну-с, в таком случае, желаю здравствовать, коллега! Нам с вами, чувствую, еще придется вместе порадеть «за алтарь, за Русь Святую и за Белого Царя».[36]