Книга Хроники 1999 года - Игорь Клех

II

Но это не получилось. Через неделю начали эвакуировать станцию. Мы с другими соседями погрузили кое-какие вещи в товарный вагон последнего эшелона. Но проехали только 60 километров до Пелагиады. Путь впереди перерезан немцами. Паровоз отцепили и отправили в Ставрополь, чтобы узнать, как поступать дальше. Во время бомбежки вся поездная бригада погибла. Мы все выбежали из вагонов и прятались в кукурузе. Немцы над нами выбросили десант с танками. Перед отъездом мама каждому из нас сшила из наволочек подобие рюкзаков с необходимыми вещами. Папа с Юрой побежали к составу, чтобы взять что-нибудь. Наверное, они растерялись, потому что принесли ходики, ремень, ватерпас – и все. С этим мы побежали от станции. Это было жутко – на подводах мчались, не глядя куда, солдаты, рвались бомбы, с самолетов стреляли пулеметы («как осы»). Со стороны станции послышались страшные крики.

…Вместе с нами вначале шла семья директора элеватора, потом они куда-то делись. По дороге нашли брошенную пасеку. Наелись меду, хоть ни воды, ни хлеба не было. На ночь остановились около скирды, а утром дальше пошла только наша семья – мама, папа, Юра, я и Степа. Я забыла написать, что, когда Степа вернулся в Ростов из Цимлянской, он пошел в военкомат. А ему там ответили: «Мы не знаем, что с вами делать. Есть приказ Сталина с высшим образованием в рядовые не брать. Мы с собой не знаем, что будет. Сидим в подвале». Открепили его и сказали, что куда он придет, там и станет на учет. Он шел пешком тоже почти все время. И в Петровское пришел перед самой нашей эвакуацией. Военкомат уже эвакуировался.

В общем, мы шли по компасу строго на восток, без дорог. Часто намечали идти в одно место, а там оказывались немцы, и мы изменяли путь. Однажды вошли в село, а в него уже вошли немцы. Было очень жутко, я все боялась, что нас застрелят, а немцы смеялись. Вообще сплошной линии фронта не было.

Однажды мы целый день шли по степи и мучались от жажды. Вдруг мы со Степой увидели в балке барак, цистерну и скот. Мы все дотащились до цистерны и стали пить воду. Она была затхлая, вонючая. Из барака вышли люди и с сожалением смотрели на нас. Вынесли хорошую воду, хлеб и сказали, что тут собран бруцеллезный скот. Мы пошли дальше.

Однажды мы со Степой просили милостыню, так как кубанские казачки уже не продавали еду за рубли. Нам подавали желтые огурцы, порченые помидоры и т. п. Не знаю, сколько мы шли дней. Как-то мы решили идти на Владикавказ, но нам сказали, что там немцы, и мы свернули. Встретилось нам человек 5 – 6 осетин, они направлялись во Владикавказ. Мы сказали, что там немцы. Они очень обрадовались и прибавили шаг.

В дороге заболел мой брат Юра (тринадцать лет, высокая температура), поэтому мы остановились в Султанке. Нас пустила казачка на веранду. На веранде холодно, Юра бредил, а она не давала ему воды. Ночью через Султанку шли какие-то части, и хозяйка приказала сжечь все документы. Папа с мамой не согласились и сохранили их. Утром папа и Степа нашли приют у другой хозяйки. По-моему, она была очень бедной – только у нее была хата под соломенной крышей. Она какая-то безалаберная – бегала на станцию, притащила зеркало (трюмо), и, пока она снова убежала, соседи унесли его. Заставила папу со Степой пойти с ней на птицеферму. Принесли птицу, и она всю ее раздала. И т. п. А вообще всюду по степи бродили бесхозные коровы, лошади, овцы, птица. Но сама она добрая. Притащила сепаратор и все на нем гнали сливки. Она поила ими Юру.

В общем, мы не смогли обогнать немцев и вынуждены были вернуться в Петровское.

III

Вначале мы жили в своей квартире. Родители двух маминых учеников забрали у нас все и сказали, что сохранят (мебель, постели, одежду, елочные игрушки и др.). Когда мы возвратились, они ничего не отдали: «Мы вам не камера хранения». Папа и Степа наносили с элеватора горелое зерно. Несгоревшее мы выбирали и варили. На остальном – спали. Еще в «путешествии» мы подобрали две покореженные алюминиевые миски, мама из щепочек наделала лопаточек. Потом немцы весь наш дом выселили на разъезд в будку стрелочника. Вокруг были баки с горючим. Нас каким-то образом предупреждали, когда наши будут бомбить, и мы все уходили в степь. Немцы заставили женщин стирать, а за это давали бараньи головы. (Потом по ночам стали забирать людей, даже женщин из газетных киосков. После ухода немцев приехала государственная комиссия, были приглашены люди, в том числе и мама, и солдаты раскапывали ров. В нем доверху были люди и даже дети. У маленьких детей губы были черными – смазывали их каким-то ядом.) Потом выселили нас и оттуда. Мы стали жить у какой-то женщины с ребенком. Папу заставили работать на очистке ж-д путей за паек.

Один паренек, который все добивался, чтобы я была с ним, при немцах стал ревностно им служить. У них жил офицер, и жили они роскошно. Когда немцы отступали, говорят, сначала они ехали с ними, а затем немцы их бросили.

Папу и маму предупредили, чтобы они стереглись (были у немцев в списках на расстрел), и мы переехали. Я со Степой в глухое отделение совхоза, а папа с мамой в село в 8 км. В конце января 1943 года немцы ушли. Вернее, мимо нас шли группами румыны и венгры. Первыми, кого мы увидели, были поляки, воевавшие в нашей Армии. Папа и мама вернулись в Петровское. Еще когда были немцы, Степа с верными людьми запрятал зерно в высохших колодцах, рвах. А наши пришли, все зерно оказалось целым. Степу назначили управляющим отделения совхоза и поставили на учет в военную школу. Я работала на разных работах. В садике – одна на все, потом зоологом в противочумном институте. В бутылки из-под шампанского насыпали песок, а я в неисправном противогазе наливала в них отраву. Моя бригада затравливала ею норы сусликов или заливала их водой. Я уже была беременная. От первой беременности, еще при немцах, родился мертвый, мацерированный ребенок. Я испугалась, когда немцы взрывали склады с боеприпасами. Была суровая зима, по двору бродили свиньи, худющие, как собаки. И Степа сжигал ребенка в печке (топили полынью).

Уходя, немцы оставили много мин, в том числе с приманками – под куклами, ножичками, зажигалками и т. д. Очень много подорвалось людей.

В конце марта проводила Степу в артиллерийское училище во Владимирскую область, в Гороховец.

IV

2 декабря 1943 года родился у меня Борик. Роды были тяжелые, так как детское место не отходило. Потом я болела, а акушерка носила мне стрептоцид – тогда это был большой дефицит. Жилось очень тяжело. Вместо пеленок мама найдет на улице тряпку, выварит ее в золе. Вместа одеяла мне подарили старый вязаный платок. Правда, потом люди помогли – принесли распашонок, платочков, пеленок. Было и голодно и холодно. Топили будяками, которые папа и Юра каждый вечер собирали. Все руки исколят. Спасало то, что у меня было много молока. Я думала, что никогда у меня не будет пальто, постели.

Весной нам дали землю. Люди дали семян тыквы. В основном я и Юра ухаживали за ними. Урожай был небывалый. Тыквы приходилось катить – не поднять! Нагрузили целую арбу. И если зимой папа уже начал пухнуть от голода, то теперь мы и варили и пекли очень сладкую тыкву. Из абрикосовых косточек мы с мамой сварили очень хорошее мыло. На базаре литр молока – 30 рублей, пиленый кусочек сахара – 5 рублей, ведро картошки 300 рублей. Так что тыква нас спасла. Однажды бомбили станцию, и я очень боялась за Борика. Я не работала – не с кем оставить ребенка. Хозяйка подарила ему кастрюльку и эмалированную красную сковородочку. Так мы пережили еще одну зиму. Степа из части прислал справку, и мне как жене военнослужащего иногда давали муку (по 8 кг). Стало легче.