Книга Рыцарь Шестопер - Федор Соколовский

— Великолепно разбираюсь!

— О! Тогда у меня к вам еще одна просьба, умоляю не отказать в такой малости, как…

— Как? — нетерпеливо оборвала она возникшую паузу.

— Как написать любовное послание для моей суженой. И на вашем, русском языке. Это будет для нее такой подарок! И мне обязательно надо предупредить ее о секрете диадемы, которую я ей подарил.

— Ладно, — она была сильно заинтригована, — напишу. Приходите после ужина в мою комнату. Только сразу предупреждаю: при мне неотлучно будут обе мои… подруги.

— Прекрасно! А то моя любимая жутко ревнива и могла бы мне не простить пребывания в одной комнате с посторонней женщиной.

Вроде каждое слово прозвучало с должной интонацией и с придыханием в нужных местах. Ну и взгляд — страдальческий. И руки, нервно сцепленные в замок. Классика! Даже сам Константин Сергеевич Станиславский воскликнул бы после просмотра этой сцены: «Верю!»

Наверное…

Русская красавица поверила. И поспешила в свою комнату, страшно довольная тем, что вскоре заглянет в сердечную тайну молодого рыцаря, услышит про секрет некой диадемы и даже сможет поучить опечаленного влюбленного умению ждать, верить и надеяться.

Василий тоже отправился в свою комнату. Он пребывал в некоем дурмане, эйфории от собственной наглости. И у него явно что-то случилось со зрением. Он видел совсем не то, что находилось перед ним. Он даже поэкспериментировал: закрыл глаза, открыл — та же картинка. Уставился в окно, потом выглянул на улицу — везде одно и то же: прелестное лицо незнакомки и ее бездонные глаза, заглядывающие в самую душу.

Попытался представить ее шляпку с вуалью, но вновь увидел лицо девушки. Попытался вспомнить кровь и разрубленного пополам власнеча — куда там! Вчерашний утренний костер и кучи трупов? Бесполезно! События сегодняшнего дня? Напрасно! На переднем плане неизменно оказывалась одна и та же героиня.

«Да она ведьма! — осенило Василия. — Потому-то и прячет собственное лицо от всех, что любой после одного только ее взгляда сойдет с ума! М-да… Вот это я влип!»

Глава девятая

И САМ ЗАПУТАЛСЯ В СЕТЯХ СВОИХ!

В бане Василий пытался подумать о чем-то другом, но пришло в голову только одно, проистекающее все из того же общения с девушкой: «Откуда тут, в Средние века, такая куртуазность общения? И говорят все слишком странно, а при желании и высоким слогом. Обращения на „вы“ как такового нет, существует только „ты“. Но при всем при этом определенной интонацией, даже при моем произношении шепелявом, я четко умудряюсь сказать человеку уважительное „вы“ и тут же простецки тыкаю другому человеку. Как так получается? Слово одно — а значение и смысл совершенно разные? Или тут еще и на ментальном уровне что-то присутствует в общении?.. Чудеса…»

Из задумчивости его вывели восклицания красных, распаренных оруженосцев:

— Грин, что с тобой сегодня?!

— То ты больше пяти минут в парной не высиживал, сбегал, а сегодня чуть ли не полчаса уже здесь торчишь да в одну точку пялишься!

— И ладно бы сидел переживал, а то с какой-то странной улыбочкой…

— Ага! Как блаженный!

Они не могли знать, что Райкалин любил часами сидеть что в русской парной, что в финской сауне. А здесь-то и жара толкового не было. Но хвастаться своей выносливостью он не стал и пробормотал в ответ:

— А куда спешить-то? Ужин только часа через полтора подадут, как я слышал.

— Ну да! Только вот наше общее время уже через пятнадцать минут истекает. А сюда, в парную, вон через ту дверь с женской половины сейчас дамы придут. Нас хозяин заранее предупредил.

— Хм! Дамы, говоришь? — ухмыльнулся Шестопер. — Так пусть уже заходят, они нам не помешают.

Вроде ничего смешного не сказал, а ребята согнулись в истерическом хохоте. Минут пять ржали без остановки, не забывая в то же время перейти в мойную, намылиться и начать смывать пену теплой водой.

— Чем это я вас рассмешил? — наконец не выдержал Василий.

— Да вспомнили, как ты в Осмолке сразу с тремя девицами парился в баньке. И как потом отец этих девок за тобой с колом гонялся!.. Ха-ха-ха! — пояснил улыбающийся до ушей Ольгерд.

Пришлось и Василию гукнуть пару раз, имитируя смех, и многозначительно скривиться. Мол, разве такое забудешь! А мысленно поставил галочку в соответствующем пункте личной анкеты. Хоть и прослыл трусом, а с девицами постоять в партере любил.

В мойной было сравнительно светло от двух керосиновых ламп, и он постарался тщательно осмотреть свое тело. С главным умыслом: определить его истинный возраст. Ибо перед разговором с незнакомкой следовало убедиться, что этому телу не шестнадцать или семнадцать лет.

Во-первых, он убедился, что тело именно его, принадлежавшее Василию Райкалину. Но не в двадцать первом веке принадлежавшее, а еще в двадцатом. То есть оно соответствовало почти двадцати годам или даже ровно двадцати. Потому что шрам на ноге, полученный в девятнадцать с половиной лет, имелся в наличии, а вот другой, украсивший левую руку чуть выше локтя в двадцать лет и два месяца, отсутствовал. Не было также ни одного шрама из полученных позже этого возраста.

Во-вторых, он критически осмотрел мышечный каркас, который неожиданно оказался более соответствующим возрасту в двадцать пять, а то и в двадцать шесть земных лет. То есть как раз на пике своего лучшего физического совершенства. Вопрос возник вполне логичный: с чего такое расхождение? Хотя вообще вторая жизнь, возрождение в ином теле и совершенно иной мир вокруг уже отрицали любую логику и ниспровергали здравый смысл.

В-третьих, насторожили взгляды, которые на него с недоумением бросали оруженосцы. Нет-нет, ничего такого, чем хвасталась толерантная Европа двадцать первого века! Парни поглядывали на плечи и бицепсы.

Одеваясь, Райкалин не выдержал и недовольно фыркнул, обращаясь к Ольгерду:

— Чего глядишь на меня, как на барышню?

Блондин нисколечко не смутился, отвечая вполне искренне, с юношеским простодушием:

— Да ты какой-то квадратный стал. Такое впечатление, что у тебя мышцы опухли и вздулись.

— А-а-а… — Василий постарался расслабиться, уменьшиться в объеме, попутно придумывая подходящую отговорку: — Так ведь и в самом деле жутко болят. Вчера меня и в сетях колотили, и ногами пинали. До сих пор дотронуться больно.

— Почему тогда ни одного синяка не видно? — продемонстрировал наблюдательность и чернявый оруженосец.

— Потому что кожу не рвало при ударах, не деформировало резко в стороны. Видимо, все удары пришлись вглубь, вот мускулам больше всего и досталось.

Парни попытались осмыслить услышанное, но в конце концов недоуменно переглянулись и продолжили одеваться. А рыцарь обеспокоился: «Не может такого быть, чтобы мои тамошние шрамы идеально совпадали со здешними. Так что лучше всего в ближайшее время выбирать бани с плохим освещением. А то эти проныры меня еще и в этом разоблачат. И так чувствую себя Штирлицем в ставке фюрера. Одно неверное слово — и „Попались, товарищ Исаев!..“. Вроде и общество терпимое, с максимально допустимой личной свободой; да и костров инквизиции нет, а все равно терять над собой контроль нельзя. И так пришлось резко менять привычное всем окружающим поведение. Один скандал с Найтом чего стоит… Тот же Айзек Молнар на меня слишком заинтересованно поглядывал. А тут еще эта девица!.. Мм…»