Книга Влюбленная Пион - Лиза Си

Тысячу лет назад поэт Хань Юн написал: «Все вещи, не нашедшие покоя, кричат об этом». Он сравнил чело­веческую потребность выражать свои чувства с природ­ной силой, которая понуждает растения шелестеть ли­сточками на ветру, а металл звенеть, когда по нему уда­ряют. Теперь я знала, что мне нужно делать. Я уже рабо­тала над этим долгие годы. Я была лишена большого мира и потому всю жизнь смотрела внутрь себя, и все мои эмоции находились в гармонии друг с другом. Мой поэт хотел знать о том, что я думаю о семи чувствах; те­перь я отыщу подходящие отрывки в «Пионовой бесед­ке», а потом загляну в свою душу и опишу не то, что ви­дят критики, не то, что говорили об этих чувствах мои тети, но то, что чувствую я сама. Ко времени моей свадь­бы я закончу работу, и, когда я отправлюсь в дом У Жэня, у меня будет нечто, что будет вечно напоминать мне о трех ночах любви, проведенных вместе с моим поэтом. Это сочинение станет для меня утешением в грядущие мрачные годы. Возможно, меня запрут в доме мужа, но в мыслях я всегда буду оставаться в павильоне Любования Луной, где я снова и снова буду встречаться с моим по­этом, не боясь, что нас прервут или застанут врасплох.

Он никогда не прочитает то, что я написала, но я смогу воображать, как я делаю ему этот подарок — буд­то я лежу на его кровати, сняв одежду, бесстрашно об­нажив разум и сердце.

Я резко встала, со скрипом отодвинув стул. Этот звук заставил женщин и девушек посмотреть на меня. Я ви­дела, как ненависть и зависть, спрятанные за их хоро­шенькими личиками, сменили фальшивые беспокой­ство и озабоченность.

— Тун, — окликнула меня мама, назвав новым име­нем.

Мне казалось, что внутри моей головы ползают му­равьи. Я постаралась принять как можно более спокой­ный вид.

— Мама, можно мне пойти к папе в библиотеку?

— Его там нет. Он уехал в столицу.

Эта новость поразила меня. Он не был в столице с тех пор, как власть захватили маньчжуры.

— Но даже если бы он был здесь, — продолжила она, — я бы не разрешила тебе. Он плохо на тебя влияет. Он не понимает, что девочке не пристало знать о Сяоцин. Что ж, посмотри, к чему привели его уроки. — Она сказала это в присутствии всех женщин, живущих в нашем доме. Значит, она так сильно презирала меня и считала совсем никчемной! — Переворот давно закончился. Мы должны помнить, кто мы такие: женщины должны си­деть во внутренних покоях, а не разгуливать по саду.

— Мне нужно найти там кое-что, — взмолилась я. — Пожалуйста, мама, позволь мне уйти. Я скоро вернусь.

— Я провожу тебя. Позволь мне взять тебя за руку.

— Мама, со мной все в порядке. Я сразу же вернусь.

Почти все, что я ей говорила, было ложью, но тем не менее она позволила мне уйти.

Я вышла из зала Цветущего Лотоса, и у меня закру­жилась голова. Я последовала по коридорам, вошла в сад и сделала шаг вперед. Наступил девятый месяц. Цветы опустили головки, и их увядшие лепестки упали на зем­лю. Птицы улетели на юг. Меня не оставляли весенние чувства, и потому мне было больно видеть напомина­ние о быстротечности юности, жизни и красоты.

Я подошла к краю пруда и встала на колени, чтобы увидеть свое отражение в зеркальной поверхности воды. Несчастная любовь сделала мое лицо тонким и бледным, а тело сделалось почти бесплотным: оно едва выдержи­вало вес шелковой туники. На запястьях свободно висели золотые браслеты. Даже нефритовые заколки для волос казались чересчур тяжелыми для такой хрупкой девуш­ки. Узнал бы меня мой поэт, если бы увидел сейчас?

Я опять встала на ноги, замерла на секунду, чтобы в последний раз посмотреть на мое отражение в воде, а затем вернулась в коридор. Я прошла к воротам. Отец как-то объяснил мне, что эти ворота заслоняют нас от огня и ветра. Наружная сторона была выполнена из проч­ного дерева. Ворота защищали нас от любой непогоды, а также от призраков и бандитов, которые поддавались на уловку и думали, что внутри сада нет ничего ценного или интересного. Внутренняя сторона ворот была об­шита отшлифованным камнем, чтобы загородить наш дом от пожаров и помешать силам зла, если они попы­таются проникнуть в наш дом и сад. Когда я касалась этих камней, у меня было чувство, что я касаюсь холод­ного инь земли. Затем я направилась в зал предков. Я поклонилась бабушке, зажгла благовония и попроси­ла ее дать мне сил.

Наконец я очутилась в библиотеке моего отца. Вой­дя внутрь, я сразу поняла, что папа отсутствовал уже довольно давно. В воздухе больше не носился запах та­бака или ладана. Поддоны, на которых летом клали лед, были убраны, но, несмотря на осеннюю прохладу, ник­то не принес в комнату жаровней. Но главное, из биб­лиотеки и из всего нашего дома исчезла энергия его де­ятельного ума. Отец был самым важным человеком в усадьбе семьи Чэнь. Я могла бы почувствовать его от­сутствие, даже сидя в одиночестве в своей комнате.

Я подошла к полкам и выбрала лучшие собрания сти­хов, историй, мифов и религиозных текстов, которые смогла найти. Мне пришлось трижды ходить в свою комнату, чтобы перенести их туда. Наконец я вернулась в библиотеку и присела на минутку на край папиной кушетки, задумавшись, не понадобится ли мне еще что-нибудь. Я выбрала еще три книги из стопки, стоящей в углу, затем вышла из библиотеки и направилась в свою комнату. Войдя, я закрыла за собой дверь. На этот раз это было мое решение.

Разбившийся нефрит

Весь следующий месяц я провела, склонив­шись над книгами: я перечитала все двенадцать изданий «Пионовой беседки», которые мне удалось собрать, и переписала все заметки, когда-либо сде­ланные мной, на поля двух томов оперы Тан Сяньцзу, изданных при жизни автора. Их подарила мне моя бу­дущая невестка. Закончив с этим, я окружила себя па­пиными книгами и стала перечитывать их. Приблизи­тельно через месяц мне удалось обнаружить почти всех авторов заимствований в первом томе (кроме трех) и большую часть во втором томе. Я не стала объяснять термины или аллюзии, комментировать музыку или игру актеров, сравнивать «Пионовую беседку» с другими опе­рами. Я писала крошечные иероглифы, пытаясь вмес­тить их между строками текста.

Я не выходила из комнаты. Я позволяла Шао мыть и одевать меня, но отворачивалась от еды, которую она приносила. Мне не хотелось есть, а легкое головокру­жение словно придавало моим мыслям и записям яс­ность. Когда ко мне приходили мои тети или кузины и приглашали меня прогуляться в саду или присоединить­ся к чаепитию и поесть клецок в Весенней беседке, я вежливо благодарила их, но отказывалась. Разумеется, мое поведение вызывало недовольство моей матери. Я не говорила ей, чем занимаюсь, и она не спрашивала. «Ты не станешь хорошей женой, если будешь прятаться в комнате с книгами твоего отца, — говорила она. — Приходи в Весеннюю беседку. Тебе нужно позавтракать. Слушай своих тетушек. Пообедай с нами. Ты должна научиться правильно обращаться с наложницами мужа. Я жду тебя за ужином. Ты должна уметь поддерживать приятную беседу».