Книга Свободные от детей - Юлия Лавряшина

В голове перекатывается чугунный шар, больно даже повернуться. Но какие-то фрагменты этой ночи уже начинают пробиваться из полного беспамятства. Кажется, я сама начала целовать этого парня… Как его зовут? Неважно. Губы его были важны в тот момент, не имя. Может, я уже и тогда его не помнила… Но все во мне просило впустить его внутрь, чтобы изгнать тем самым то отчаяние, что заполнило меня до макушки, выдавить хоть часть его.

Другой всполох — уже эта постель, и я твержу в исступлении:

— Я люблю тебя! Я так люблю тебя…

Надеюсь, у него хватило ума понять, что я говорила это не ему. Не его тела так жадно искала — руками, ртом, всем нутром… Хотя он тоже был причастен к той острой радости, что все-таки была, и даже заставила скрючиться, такой пронзительной оказалась. С Власом она была не такого накала. Или это мне спьяну показалось?

Запретив себе даже взглянуть на того, кто спит рядом, я выбираюсь из его постели, ощущая себя оскверненной, хотя не первая случайная связь, пора бы привыкнуть. До и после тебя все связи — случайные, как долго они ни тянулись бы… Ненужные.

Меня тошнит так, что впору заключить в объятья унитаз. Но больше всего хочется забраться под душ, смыть с себя липкую память тела, очистить его от запаха чужой слюны, спермы, которая стянула кожу. Какого черта я не заставила его надеть презерватив? Теперь придется сдавать кровь на анализ, чтобы спать спокойно. Случайная беременность исключена по срокам, но заразиться можно в любой момент, как раз этого мне и не хватало!

— Я ничем не болен, если тебя это беспокоит, — вдруг раздается голос, который я еще не успела запомнить.

Я успела надеть только белье, он мог бы и подождать. Не оборачиваясь, натягиваю джинсы и джемпер, не спеша прочищаю уголки глаз.

— Ты можешь этого и не знать, — говорю я, решив, что он вполне обойдется и без пожелания доброго утра.

— Я знаю. У меня не было других женщин, пока я был женат. А развелся я только неделю назад.

Может, он ждал проявления сочувствия? От человека, который все возложил на алтарь своей свободы?

— И за эту неделю…

— Ты первая.

— Я должна быть тронута?

— Тебе все равно.

Это не прозвучало вопросом, поэтому я и не сочла нужным отвечать.

— Ты тоже можешь быть спокоен на мой счет, — я не улыбаюсь, чтобы он не счел это шуткой.

Но мне очень не нравится то, что меня тянет улыбнуться его ясному с утра взгляду, его вопросительно подрагивающим губам, его рукам, по-детски теребящим уголок пододеяльника. Мне представляется, как после моего ухода он вцепится в этот краешек зубами и начнет теребить, как шаловливый щенок. Я стою над ним, как строгая хозяйка, которая и хлестнуть поводком может. Хотя он кажется слишком милым, чтобы наказывать его за собственную дурость. Непозволительно милым.

— Меня зовут Денис, если ты забыла, — напоминает он.

— А мне нужно это помнить?

— Это твое дело, — мне все же удается его разозлить. — Я не такой идиот, чтобы принять все твои вчерашние слова на свой счет.

— Ты показался бы еще умнее, если б не напомнил мне об этом.

— Но ты же сама помнишь! Я только хотел успокоить… — он опускает глаза и спрашивает нарочито равнодушно: — Ты замужем? Ты своему мужу говорила все это?

Мне это кажется странным:

— Ты много знаешь замужних женщин, которые проводят ночи вне дома? Они изменяют мужьям днем.

— Не всегда, — замечает Денис, и я догадываюсь, что в его случае все было не по правилам приличия.

— Ладно, закончим этот разговор, — я отступаю к двери. — Приятно было познакомиться…

Он на зависть легко подскакивает на постели. Неужели не мутит от всего произошедшего? Объяснить это только половой принадлежностью не получится.

— Ты даже не оставишь мне свой номер?

— Может, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат?

— Нет, серьезно! Мы что — так и расстанемся?

Я чувствую, что от этой сентиментальщины меня сейчас стошнит прямо на паркет. А что если оставить по себе такую память? Небось не захочет больше видеть меня…

— Зачем тебе этот геморрой? — отзываюсь фразой Власа, которая сейчас как нельзя кстати.

Резануть его грубостью побольнее, чтобы очнулся от ночного дурмана, увидел все в истинном свете. Не мальчик, слава богу, сороковник-то, похоже, есть, что уж спектакль устраивать?

В его ровных ресницах трепещет непонятная мне робость.

— Мне было очень хорошо с тобой…

Надеялся поразить меня этой дежурной фразой? Смешно.

— Мне тоже, — отзываюсь вежливо, но без особого энтузиазма, чтобы Денис не переоценил своих достижений. Мне-то они не запомнились, если честно… Один только миг.

— Но повторения ты не хочешь?

— Если захочу, то найду тебя сама, — я даже выдавливаю напоследок улыбку. — Но за тобой остается право отказаться!

— Мне хотелось бы знать, кто ты…

— Твоя мечта! — я уже откровенно ухмыляюсь. — Разве не такой женщиной грезят мужчины? Явилась из ночи, ни о чем не спросила, исчезла на рассвете, не оставив следов, ничего не потребовав… По крайней мере хотела исчезнуть. Сам помешал, смотри, как бы не пришлось пенять на себя!

Денис вдруг начинает выбираться из постели, наверное, чтобы доказать мне, что не будет пенять на себя. Но у меня есть небольшое преимущество относительно близости порога, и я бросаюсь к нему, на бегу подхватив туфли. Кто сказал, что сорокалетние женщины не бегают?! Просто обстоятельства заставляют все реже…

В подъезд приходится выскочить босиком, но это не слишком усиливает общее ощущение нечистоты. Я сбегаю на один пролет вниз и только тогда обуваюсь, отряхнув ступни. Выбежать в подъезд голым не решится даже влюбленный, а этого никак не могло случиться. Из водки через край и секса в беспамятстве влюбленность не прорастает. Но Денис все же высовывает взлохмаченную голову.

— Ты запомнишь, где я живу? — спрашивает он умоляюще.

— Вряд ли, — отзываюсь я. — У меня случаются провалы в памяти, когда дело касается имен и названий улиц.

— Но то кафе, где мы встретились…

— Я даже сейчас уже не помню, как оно называется.

— «Богема».

— Серьезно?

— Ты разве не была там раньше?

— Даже мимо не проходила. Оно действительно существует, или мне привиделось?

Он вдруг говорит:

— Ты очень красивая. Знаешь?

Я даже теряюсь — детство какое-то!

— Ну… Как-то раз мне говорили такое…

— Всего раз?

— Зато на днях один мальчик назвал меня старой уродиной. Как тебе?