Книга Мышьяк за ваше здоровье - Елена Арсеньева

Манихин совершенно определенно признался, что ему гораздолегче пустить себе пулю в лоб, чем позволить увидеть себя кому-то постороннему.Десяткам, сотням посторонних: ведь дорога – это встречи! Не в скафандре желететь. Гораздо проще привезти доктора сюда, в Нижний, пусть на местеопределит, в чем причина заболевания.

Никто из тех троих, кому Манихин доверял абсолютно ибезоговорочно, не мог оставить его и отправиться в эту очень дальнюю поездку,которая могла закончиться и неудачей. Почему выбор «бронзовой маски» пал нанего, Александра? Он по-прежнему терялся в догадках, чем уж так поразилМанихина на берегу озера – своим наплевательским отношением к деньгам, что ли?Но на самом деле он оказался не таким уж бессребреником, потому что главнымдоводом в пользу этого путешествия оказался обещанный гонорар в десять тысячдолларов.

Это была сумма не менее фантастическая, чем те самые желтыетигриные глаза, поблескивающие из-за бархатного дерева. Десять тысяч долларов…Для вечно безденежного доктора со «Скорой» это практически то же самое, чтодесять миллионов баксов, – слишком огромная сумма, чтобы от нее можно было воттак, за здорово живешь, отказаться. В этом случае она достанется кому-тодругому. Кто-то другой пролетит на самолете через всю страну до Хабаровска,кто-то другой совершит сказочное путешествие. Почему другой?! Нет, это сделаетон, Александр Меншиков. Коли выпал фарт, его надо сразу хватать за хвост, какговорил один старый врач.

И Александр почти без раздумий дал согласие. Манихиннастаивал, чтобы он отправился в путь буквально завтра, но Александр выторговалсебе еще два дня. Так совпало, что через два дня он все равно должен был идти взаконный отпуск, а до этого предстояло отработать одно свое дежурство и одночужое – обещанное наипершему и наилепшему другану Вениамину Белинскому, укоторого жена собиралась рожать третьего дитятю и этот процесс, по прогнозамврачей, должен был начаться не сегодня-завтра. В тот день, когда Александрууходить в отпуск, предстояло приехать теще Вениамина, которая и сменит его набоевом посту ожидания Катиных родов. Но бросить товарища раньше Александр никакне мог.

С видимым усилием Манихин вынужден был на эти условиясогласиться.

И вот настал второй – и последний – день дежурств. СегодняАлександр уже работал на линейной машине (то есть той, которая ездит по всемвызовам подряд, уже потом, если возникнет такая надобность, вызывая узкихспециалистов) не один: в бригаде был фельдшер Палкин.

Фигура эта на подстанции «Скорой помощи» Нижегородскогорайона считалась весьма одиозной.

Вообще-то никакой он был не Палкин, а Паша Вторушин и раньшеработал не здесь, а на центральной станции в бригаде «психов», то естьпсихотерапевтов, выезжавших на всяческие нервные патологии. А там, конечно,своя, особая специфика работы. Приходится порою и силу применять, буквальнопинками «препровождая» больного в карету. И некий нервный субъект однажды такобиделся на Пашин чрезмерно фамильярный тычок, что набросился на него и изодралв кровь лицо, а также влепил чувствительный удар в нижнюю часть тела. Паше дажена больничном пришлось какое-то время провести! И тогда он приобрел себерезиновую милицейскую дубинку. Просто так, на всякий случай. Однако емунастрого запрещалось брать ее в квартиры к больным, и палка просто лежала себепод носилками в салоне «Скорой». Иногда Паша даже забывал забирать ее домой, ипалка так и путешествовала с разными сменами, сделавшись чем-то вродетеатрального реквизита. Но, как говорится, если ружье на стене висит, значит,оно непременно должно выстрелить… Настала и палкина очередь. Как-то раз нарк,выведенный из комы, чрезмерно возбудился и врезал фельдшеру в глаз. Не говоряни слова, Паша выбежал из квартиры, спустился к машине, достал из-под сиденьязалежавшийся реквизит и, воротясь, несколько раз врезал нарку так же молча иделовито, как исполнял любую работу. В результате нарка снова пришлось выводитьиз комы, а Паша, переведенный с центральной станции в районную, отныне звалсятолько Палкиным.

С тех пор он и начал попивать, а иногда даже просто-напростохорошо пить. На дежурствах появлялся с большого бодуна – сегодняшний день небыл исключением, – обуреваемый страстью к опохмелизму. Но вместо этого залег наносилки в салоне «Фольксвагена» и поспал пару часов, благо забастовкатружеников против всех и всяческих хворостей продолжалась и сегодня.

Правда, начали появляться и штрейкбрехеры… Первой оказаласьбабулька восьмидесяти пяти лет из Афонина. Собралась помирать. Вроде бызаконное, естественное желание в таком возрасте, но родственники отчего-товоспротивились, вызвали «Скорую»… а бабка – сорок килограммов, в чем толькодушенька держится? И от чего лечить? От жизни или от смерти? Все равно на ладандышит. Спасибо, хоть дышит еще…

– Ну хоть что-нибудь мамочке влейте, – жалобно попросиладочка бабульки, сама уже вовсю бабушка. – Хоть аскорбинки и глюкозы…

– Да пожалуйста, дело хорошее, – сказал Александр иоглянулся на Палкина: – Давай, Паша.

Потому что делать уколы – это обязанности фельдшера. Авыглядел Палкин уже вполне бодрым, проспавшимся и готовым к медицинскимподвигам. Он очень резво перетянул иссохшую лапку жгутом, достал нужные ампулы,наполнил шприц и начал нащупывать вену.

– Извините, у вас водички можно попросить? – сказалАлександр.

Бабулькина дочка кивнула и провела его на кухню, где налилазеленого чаю из холодильника, а потом предложила напиток и Палкину.

– Да нет, спасибо, – отозвался фельдшер, поспешно снимаяжгут с бабкиной руки и как-то странно поглядывая на Александра. – Я это…гипотоник, а от зеленого чая у меня давление падает.

То, что Палкин гипотоник, Александр слышал впервые в жизни.Кажется, это имело такое же отношение к правде, как явление зеленых человечковс альфы Центавра в качестве наблюдателей за выборами губернатора области. И тутон заметил, что одна брючина у фельдшера мокрая…

По счастью, хозяйка этого не видела, всецело занятаяздоровьем матери и охами:

– Вот видите, ей сразу легче стало! Аж порозовела!

Каждый видит то, что он хочет видеть…

– Пусть ваша матушка поправляется, – жизнерадостно заговорилАлександр, с некоторой суетливостью прикрывая собою Палкина и подталкивая его кдвери. – Если что, звоните, приедем, еще укольчик сделаем, всего доброго.

Хлопнул дверью, вскочил в лифт (дело было на восьмом этажекирпичного дома на улице Рокоссовского), нажал на первый, повернулся кфельдшеру. Глаза у Палкина были совершенно круглые, остановившиеся.

– Что? – спросил Александр, даже где-то испугавшись. –Описался, что ли?

– Хуже! – трагическим тоном возвестил Палкин.