Книга Дверь в чужую осень - Александр Бушков

В одном из таких, переводя на наши мерки, помнивших Ивана Грозного (хотя Грозный отродясь тут не бывал, я чисто о датах), и разместились трое моих самых закадычных приятелей из штаба полка. С некоторым даже комфортом: домик, хоть и одноэтажный, вполне подходил, чтобы там разместиться троим офицерам и их ординарцам: привезли несколько позаимствованных в брошенных хозяевами домах кроватей — и хорошо устроились. Благо ни хозяев, ни прислуги не было. Супружница хозяина с детьми и прислугой, как добрая половина жителей городка, при нашем приближении подались в беженцы (в Австрии гражданских беженцев оказалось гораздо меньше, чем в Германии, но они были), да так пока что и не объявились. Сам хозяин дома не появлялся с сорок четвертого — ребята точно выяснили, от нечего делать порасспросив соседей, в бега как раз не пустившихся. Судя по оставшимся фотографиям, он сначала был офицером незалежной Австрии, а потом и вермахта. То ли кукует в лагере для военнопленных, то ли убит — кто бы наводил справки…

Вечером в аккуратненькой столовой ребята накрыли стол — с хорошим трофейным спиртным. К тому времени дисциплина… никак нельзя сказать, чтобы подрасшаталась, ничего подобного, за этим следили зорко. Но мирное время, оно кое и чем другое. Кое на что — и на подобные тихие застолья — смотрели сплошь и рядом сквозь пальцы. Лишь бы без эксцессов и продолжения на- завтра.

Прежде всего, как водится, выпили за Победу, За погибших. Вскоре разговор перекинулся на самую животрепещущую, насущную в то время тему: грядущую демобилизацию. Она уже начиналась и неминуемо — уж мы-то, штабные, разбирались — должна была принять нешуточный размах, армию непременно сократили бы до норм мирного времени. А мы все четверо, так уж сложилось, были не кадровыми и, коли уж всё кончилось, не особенно и горели желанием оставаться при погонах (хотя порой некоторые были обуреваемы как раз противоположными желаниями, как далеко не все кадровые рвались продолжить службу). Столько было на ту тему разговоров, повсюду…

Увереннее всех себя чувствовали Паша Горбенко и Сережа Хацкевич — оба с высшим образованием, один успел год проработать учителем, второй — два года инженером-строителем, к тому времени уже вышел приказ Верховного: в первую очередь демобилизации подлежат строители и учителя. Верховный, что бы о нем потом ни трепали, умел смотреть далеко вперед…

Толя Кулешов, самый из нас младший, успел закончить до войны три курса археологического факультета в одном из солидных московских вузов и очень хотел туда вернуться, восстановиться. Но обстановка была такая, что порой напоминала скорее лотерею: уже случалось, что и кадровых отправляли в запас, и довоенных запасников вроде нас оставляли в армии. Никогда нельзя было ничего предсказать заранее, так что Толя чуточку нервничал. Как и я в глубине души: могли уволить в запас, а могли и оставить, как говорится, в рядах, что мне, по правде, нисколечко не улыбалось, хотелось вернуться к прежнему занятию. Женат я тогда не был, но осталась девушка, обещавшая дождаться (и дождалась, кстати, но не о том разговор). В моем случае был и нюансик. Начальник особого отдела дивизии открытым текстом предлагал подать рапорт о переводе в НКВД, обещал все устроить с повышением в звании. Дело в том, что в те времена Управление геодезии и картографии входило в состав НКВД — я, когда работал до войны, числился вольнонаемным, но половина остальных инженеров и немало техников открыто ходили в соответствующей форме. Да и мне, учитывая мое звание командира запаса, тогда еще открытым текстом предлагали поступить на службу, обещали сразу привинтить еще один «кубик». Всерьез подступали, но тут меня призвали…

Сейчас мне попросту не хотелось менять одни канты-погоны на другие. Хотелось побыстрее стать гражданским человеком и точка. Но мало ли как могло обернуться, выпишут предписание: «Откомандировать в распоряжение…» — и никуда не денешься. Чистейшей воды лотерея…

О демобилизации и всех ее хитрушках мы толковали долго, пока не почувствовали, что разговор пошел на второй круг. Выпито было к тому времени но то чтобы изрядно, но и не так уж мало. И заметил я сразу: как только разговор прекратился, эта троица стала переглядываться с каким-то загадочным видом: сущие заговорщики, да и только.

Длилось это недолго. Паша Горбенко уставился на меня по-прежнему загадочно, спросил:

— Серега, у тебя нервы вроде бы крепкие?

— Да не жалуюсь, — сказал я. — Не кисейная барышня.

Они расхохотались, Паша продолжал:

— Вот и ладушки. Диковину посмотреть хочешь? Такое, чего ты в жизни не видел? А может, никогда Польше и не увидишь? Или ты их в жизни повидал столько, что тебе скучно?

— Да нет, — сказал я. — Не видел никаких таких особенных диковин.

— Тогда пойдем в подвал, посмотрим?

Ну так уж загадочно они переглядывались и пересмеивались! Поневоле любопытство разбирало. На хитрые розыгрыши они не мастера и не любители, я с ними служил больше года и ничего такого за ними прежде не замечал. А сейчас таинственностью исходили, черти.

— Ладно, — сказал я. — Что за подвал?

— Да здесь же, в доме, — сказал Паша, загадочно блестя глазами. — Пошли, только фонарики прихватим.

Непонятно было, зачем им фонарики: электричество в доме горело самым распрекрасным образом, районная (или как там это зовется на австрийский манер?) электростанция нам досталась в полном порядке, быстро отыскали тех, кто на ней работал, запустили, обеспечили подвоз угля. Что же, аккуратисты-австрияки (собственно говоря, то же немцы) раньше и в подвал электричество не провели?

Так я и спросил. Леня сказал:

— В том коридорчике электричества нет…

Любопытство крепло: что они там такое нашли, черти? И я, не отставая, спустился вслед за ними в подвал. Вообще-то электричество там горело — но в коридорчике, куда мы направились, ни проводов, ни лампочек отчего-то не было.

Метра через три от входа коридорчик перегораживала дверь: солидная, массивная, из потемневшего от времени дерева. На ней были прибиты новехонькие петли, запертые на висячий замок — наш, советский, сразу видно, тоже новенький.

А чуть пониже располагались другие петли, гораздо более старые — точнее, осталась только одна, на притолоке, свисавшая теперь вертикально, на ней болтался еще один навесной замок, на вид чертовски старый, огромный, ключом от него, как говорится, можно было волка убить — а на дужке замка повисла вторая петля, вырванная напрочь. Сразу видно, что с прежним замком не церемонились — попросту сковырнули петлю ломом, он и повис.

— Вот так вот, — сказал Паша Горбенко, поигрывая нашим ключиком. — Ординарцы, лихоманку им в душу, сковырнули, поленились по дому ключ искать. Докладывали с невинными рожами, что хотели посмотреть, нет ли мин или тайника с чем-то полезным для армейских нужд. Хоть и дураку ясно: винный погребок искали, орелики. Ну, а потом мы свой повесили, чтобы пресечь лишние шастанья…

Он повернул ключ, снял замок и распахнул тяжелую дверь, ничуть не скрипнувшую — успели хорошо смазать петли. Посветил внутрь.