Книга Нова Свинг - Майкл Джон Харрисон

– Тебе нравится, – произнесла она. – Тебе это нравится. – Тихо, возбужденно задышала; ей, видимо, тоже нравилось. Мгновение сидела, улыбаясь потолку, затем подтянула ноги и стала говорить «да» настойчивым, но медитативно-отстраненным голосом, в ритме фрикций Вика:

– Да. Да. Да. Да. Да.

Он кончил.

– Как же тебе этого хотелось! – сказала она.

Вик попытался освободиться, перекатиться поодаль и сесть; он в жизни еще не бывал так удивлен. Клиентка лишь оплела его ногами и схватила за плечи, не давая уйти от ее взгляда.

– Мистер Серотонин, вы меня отведете в Зону?

Он уставился на нее и помотал головой. Оттолкнул ее и высвободился.

– Это Вик, – густо выдохнул он, сидя на краю софы, глядя в окно и говоря скорее с собой, чем с клиенткой. – Я Вик.

Он чувствовал себя использованным. Он непонятно как себя чувствовал. Он просидел в этой позе с полчаса, выгнув спину в ее сторону оборонительной дугой. Оба молчали. Потом он развернулся и снова взял ее. Отводя глаза, чтобы сдерживаться, она шептала:

– Ты не знаешь, кто ты.

Когда Вик проснулся, еще стояла ночь, и он был один.

Он пошел искать ее в анфиладе комнат. Белая обивка и слои каких-то этнических тряпок сменялись мраморной плиткой до уровня плеч да крупными черными и белыми квадратами линолеума; затем потянулись зеленые шелковые обои и темные половицы, неравномерно истоптанные, но как следует отполированные. Везде предметы: перья с мертвого чужака, музыкальные инструменты и их угловатые тени, три наброска портретов чьих-то предков в тонких черных рамах японского стиля. Керамика неведомой культуры, за тысячу лет отсюда по Пляжу миллион лет как слитой в канализацию. От комнаты к комнате все менялось, кроме окон, и через окна падал ровный чистый городской свет, отбеливал цвета, подчеркивал музейный простор, приближал все на своем пути к пустоте. Он обрадовался, что его пробили мурашки. Это значило, что он жив.

– Миссис Кьелар? – позвал он. Вот она: полулежит, обнаженная, на подоконнике, поджав ноги и выгнувшись в талии так, чтобы не смотреть на него. Острые хрупкие плечи поддерживали верхнюю часть тела, опираясь о подоконник; руками она закрыла лицо. Она едва заметно покачивалась из стороны в сторону. Вик коснулся ее.

– Миссис Кьелар?

Ответа не последовало. Язык ее тела говорил, что она ждет самого страшного.

«У меня тело затекло, – вспомнил он. – У меня тело затекло».

– Я вас туда отведу, – пообещал он. – Скоро.

* * *

В другом конце города человек, похожий на Эйнштейна, удовлетворенно посасывал пустую трубку и кивал собственным мыслям.

– В кои-то веки эта технология сработала, – сказал он ассистентке. – Он у нас на крючке.

И снова покивал.

– Вик у нас на крючке, – сообщил он.

– Не понимаю как, – отозвалась ассистентка.

Уже светало, она проголодалась. Они десять часов напролет сидели в офисе Эшманна, склеивая воедино разрозненные детали нанокамерных записей; Вик Серотонин, сам того не зная, пронес эту устаревшую глючную аппаратуру в квартиру Элизабет Кьелар, и нанокамеры смешались с пылью, аэрозолями пота и влаги от дыхания, крошечными, дрейфующими в воздухе частицами кремовой кожи хозяйки. Кончилось дело тем, что поток картинок заморозила своеобычная последовательность ошибок декодирования и ретрансляции, и Эшманн с ассистенткой остались сидеть, глядя, как обнаженный турагент заботливо склоняется над Элизабет Кьелар, распростертой поперек подоконника в неуклюжей позе, открыв рот что-то сказать ей и отражая свет одним глазом так, что возникала неуместная ассоциация с настороженным псом.

– Отвези меня домой, – велел Эшманн, – и, может, я тебе по дороге расскажу.

Но в машине он передумал и взялся рассказывать про свою жену. Ассистентка не поняла, с какой стати. По его настоянию она опустила крышу. Вид у детектива был усталый и веселый, он казался чуть уязвимее обычного, седые волосы растрепались в потоке холодного утреннего воздуха над «кадиллаком». Ассистентка предложила остановиться где-нибудь перекусить, но сыщик раздраженно отмахнулся.

– Моя жена, – продолжил он, – страдала агорафобией. Ты этого не знала.

Ассистентка затруднилась с ответом, сбившись на череду обычно успокаивающих ее действий: глянуть в зеркальце с водительской стороны, переключиться на другую передачу, притормозить, пропуская стайку культиваров, что брели через дорогу перед «кадиллаком», – пьяные, избитые в мясо, довольные после кровавых боев на арене.

– Тебе полезно будет узнать, – сказал он. – Тебе стоит меня послушать сейчас, если хочешь понять значение убийств Неонового Сердца.

– Я могу слушать и рулить одновременно, – заметила она.

– Ты так говоришь.

Повисла тишина. Затем он продолжил:

– Некоторым агорафобам даже стук в дверь кажется вторжением в их личное пространство. За них кто-то должен отвечать. Но стоит войти к ним в дом, как попадаешь в плен к чудовищу.

В комнатах его жены, говорил Эшманн, каждый квадратный дюйм мебели и пола был чем-то заставлен, так что непонятно было, как пройти от двери к дивану.

– Там приходилось двигаться с крайней осторожностью. Любые быстрые движения обрушили бы этот лабиринт, – он рассмеялся, – и даже существовал специальный код: три-четыре раза дернуть за шнурок, чтобы зажечь свет в туалете. Понимаешь, они такой дискомфорт испытывают на людях, что отыгрываются властью над личным пространством.

Он, кажется, ожидал какого-то ответа, но не получил его. Наконец ассистентка отозвалась:

– Бедняжка. Где будете завтракать?

Эшманн скрестил руки на груди и уставился перед собой.

– И это все, что ты можешь сказать? «Бедняжка»? Такие болезни очень просто вылечить, нет надобности с ними жить. Ты в это веришь, да?

– Я думала, вам есть хочется.

– Агорафобия – агрессивная территориальная стратегия: отказ выходить принуждает окружающих стремиться внутрь, насколько это допустимо. На территории больных агорафобией попадаешь в лабиринт агорафобии.

– Не понимаю, – ответила она, – какая тут связь с убийствами.

– Ты слишком нетерпелива.

Преступления начинаются и заканчиваются, говорил Эшманн, но эти убийства продолжаются.

– Они продолжаются поныне.

В голосе его прозвучало горькое удовлетворение. Новая жертва, новые стихотворные строчки, и никакой связи, кроме бритой подмышки и татуировки в кармодийском стиле.

– И разумеется, – напомнил ей Эшманн, – кроме самого расследования.

Он давно запретил обычным сыщикам расследовать эти убийства. Послужной список и ранг ему позволяли так поступить: он раскрыл слишком много преступлений и взял на себя слишком много бумажной работы. Ширились слухи, что Эшманн и есть убийца. Большинство полагало, что он мог бы так замаскироваться.