Книга Фабиола - Николас Уайзмен

— Христиане и теперь покорны своим священникам и хотят, повинуясь им, разрушить империю, уничтожить форум и поднять руку на божественного императора!

Выслушав речь ученого, Максимиан сделал знак — все умолкли, и он произнес:

— Что касается меня, то я ненавижу христиан потому, что они в самом центре моей империи, в Риме, вздумали основать иную власть и не признают меня богом. Они почитают своих епископов и повинуются им беспрекословно. Я не хочу, чтобы в моей империи повиновались кому-либо иному, кроме меня, и потому не потерплю такой вредной секты!

Эти слова были встречены громкими криками восторга.

— Префект! — прибавил Максимиан, — ты обещал мне найти человека, который будет преследовать христиан, забыв о всякой милости и пощаде.

— Вот он! — ответил префект и подвел к трону Корвина, который стал на колени.

Максимиан пристально посмотрел на него и отрывисто сказал:

— Да, я думаю, что он годится для этого дела и убежден, что он блистательно исполнит возложенное на него поручение. Обратившись к Корвину, он продолжал:

— Помни, что я требую от тебя точного исполнения моих поручений. Я не хочу слышать об ошибках или неудачах. Когда мне хорошо служат, я хорошо плачу; когда мне служат дурно, я опять-таки плачу очень хорошо. Ступай и помни, что спина твоя заплатит мне за мелкие промахи, а голова — за большие.

У ликторов есть розги, есть и топоры.

Максимиан встал и намеревался удалиться, когда взгляд его упал на Фульвия, также присутствовавшего на совете в качестве главного доносчика.

— А, это ты! — воскликнул Максимиан, — подойди сюда, я хочу сказать тебе два слова.

Фульвий спешно подошел, изобразив на лице улыбку, хотя в душе испытывал неодолимый страх. Он знал, что император не расположен к нему, но никак не мог угадать причины такой неблагосклонности. Заключалась же она в подозрениях Максимиана относительно того, будто Фульвий подослан восточным императором Диоклетианом для слежки за Максимианом и сообщений, что тот делает на Западе. Из страха Максимиан принужден был выносить шпиона, но в душе ненавидел его.

— Перестань так сладко улыбаться и лицемерить, — сказал Максимиан Фульвию, — мне нужны не гримасы, а дело. Тебя прислали сюда как редкого сыщика, а я еще не видел твоего мастерства, хотя ты мне стоил немало денег. Теперь охота открывается; христиане — дичь, которую мы будем травить; покажи нам свое искусство. Смотри зорко, или я возьмусь за тебя и позабочусь о том, чтобы навсегда заклеить тебе глаза. Имения уличенных, если я вследствие особых обстоятельств не сочту нужным взять их себе, будут разделены между доносчиками. Ступай...

Все присутствовавшие не сомневались, что «особые обстоятельства» непременно найдутся.

XVI

Когда Фабиола возвратилась из пригорода в Рим, ее посетил Себастьян. Он счел нужным предупредить Фабиолу, что Корвин намеревается предложить ей руку, и для того установил контакт с ее рабыней Афрой. Фабиола презрительно улыбнулась, зная о репутации Корвина, о котором даже ее отец, столь неразборчивый в выборе знакомых, отзывается очень неодобрительно. Она поблагодарила Себастьяна за предостережение и участие.

— Не благодари меня, — сказал Себастьян, — я считаю своим долгом предупредить каждого человека об интригах, которые затеваются против него.

— Ты, вероятно, говоришь о друзьях, — сказала Фабиола, смеясь. — Согласись, что если бы тебе пришлось предупреждать каждого, то вся жизнь твоя прошла бы в оказывании услуг даром.

— Ну и что же? — ответил Себастьян. — Неужели за исполнение долга или за всякий честный поступок надо получать награды?

— Ты шутишь? — сказала Фабиола. — Неужели ты хочешь спасти от беды человека, который к тебе безразличен?

— Конечно, — сказал Себастьян серьезно. — Я сделаю то же самое и для врага. Я считаю это свои долгом.

Фабиола была изумлена и вспомнила изречение, прочитанное ею на клочке папируса. Себастьян высказал то, что не раз говорила ей Сира.

— Ты посещал Восток, — спросила она у Себастьяна, — не там ли ты научился этим правилам? У меня есть рабыня с Востока; я хотела отпустить ее, но она захотела остаться у меня и обладает редким сердцем и добротою. Она часто говорила мне то же самое, что и ты.

— Нет, я не был на Востоке, хотя правила эти пришли к нам оттуда. Еще ребенком, на коленях моей матери, я узнал их.

— Признаюсь, я сама считаю эти правила замечательными, но убеждена, что их нельзя осуществить на деле. Что же касается меня, то я разделяю мнение старого эпикурейского поэта, который сказал: «жизнь человеческая — пир; я его оставлю, когда буду сыт».

Себастьян покачал головою.

— Нет, по-моему не так, — сказал он, — жизнь не есть развлечение. Каждый человек, кем бы он ни был, родился для того, чтобы исполнить свой долг. Император и невольник имеют свои обязанности и должны их исполнить. После смерти начинается иная жизнь.

— Ты воин, и я понимаю твою мысль, — сказала Фабиола. — Если ты героически погибнешь на поле битвы, то оставишь славное имя в потомстве, и оно будет жить из века в век; оно не умрет никогда.

— Ты неправильно меня поняла. Конечно, я считаю своим долгом быть готовым к смерти, защищая отечество, если бы оно было в опасности; говоря об иной жизни, я говорил не о славе. Какая бы смерть ни постигла меня, я верю, что она пришла по воле Того, Кого я почитаю.

— И ты покоришься без ропота? И смерть будет тебе отрадна? — спросила Фабиола с улыбкой сомнения.

— По крайней мере, я не боюсь смерти, ибо всегда о ней помню. Все мы должны рано или поздно умереть. Надо жить так, чтобы не страшиться смерти.

— О, как слова твои похожи на слова Сиры! — воскликнула Фабиола, — но вместе с тем, как все это страшно!

В эту минуту дверь распахнулась и показавшийся на пороге раб сообщил:

— Благородная госпожа, гонец приехал из Байи.

— Извини, Себастьян, — сказала Фабиола. — Пусть он войдет немедленно.

Гонец вошел; он выглядел очень утомленным, одежда его была запыленной. Он подал Фабиоле запечатанный конверт. Фабиола взяла конверт дрожащею рукой и прерывающимся голосом спросила:

— От отца?

— По крайней мере, известие о нем, — уклончиво ответил гонец.

Фабиола разорвала пакет, взглянула на бумагу и, вскрикнув, упала на кушетку. Вбежали невольницы, Себастьян быстро удалился.

Фабиолу постигло несчастье — отец ее умер.

Когда Себастьян вышел из дома, он нашел гонца, рассказывавшего невольникам о смерти Фабия. До отправления в Азию Фабий провел, по желанию дочери, несколько дней вместе с нею на ее вилле; прощание отца с дочерью было нежным, будто они предчувствовали, что им более не суждено увидеться.