Книга Про Бабаку Косточкину - Анна Никольская

— Мама, ты почему с палочкой?

— Я, сынок, как ногу сломала, так, почитай, год уже из дома не выбираюсь. Господи, радость-то, радость! — суетится вокруг нас мама. — Проходите в комнату, только у меня тут не прибрано. Бабаконька, иди сюда, смотри, кто к нам пришёл!

— А что, Бабака ещё жива? — Нинель и то удивилась.

— Жива-жива, сердечная! — кивает мама. — Чего ж ей сделается. Она у нас вечная. Она просто в туалете сейчас, скоро выйдет.

И точно. Выходит Бабака из туалета — бодрая, поджарая, годы её нисколько не подкосили.

— Екатерина Алексеевна, — говорит Бабака, — я на прогулку, — и ошейник надевает, а меня как будто в упор не видит.

— Бакака, ты что? Это же я, Костя! Ты мне не рада?

— Никаких Кость я не знаю и знать не хочу, — сухо говорит Бабака и мимо нас в дверь выходит. — И не Бакака я, а Бабака. Ты меня с кем-то спутал…

— Чего это с ней? — Я в недоумении.

— Сыночек, ты не обращай внимания. Просто она всё ждала тебя, ждала, а ты не шёл… Вот она и обиделась немножко. Ну да это ничего, ничего. Сейчас как раз Аделаидочка из Германии будет звонить, поговоришь с сестрой. Ой, радость-то какая! Радость…

— Радость-то какая! Костя! Радость! — кричит мама. — Представляешь, папе зарплату подняли! Вдвое!

— Как зарплату? Какому папе? — Я не понимаю.

— Да ты проснись уже! Твоему папе подняли зарплату, и это значит… — Мама таинственно округляет глаза. — И это значит, что летом мы всей семьёй — папа, ты, я и Аделаида — рванём на море, в Туапсе!

— Так, значит, папа живой?!

— Типун тебе на язык, Костя! И вообще, давай уже вставай, а то на контрольную опоздаешь. Так значит…

— Это был сон! — ору я как оглашённый и подкидываю к потолку подушку.

Тут звонит телефон.

— Але, Кость, это я, Нинель. Ты прогулять ещё не передумал?

— Нет…

— Тогда я с тобой, ага?

— Ты что? Ты же по математике отличница!

— Ну и что! И вообще, чтобы ты всякого такого не думал, я просто так буду прогуливать. Не из-за тебя! — говорит Нинель, и я чувствую, как на том конце провода она краснеет.

— Да я ничего такого не думаю…

— Слушай, мне тут Амфитеатров звонил… Он тоже прогулять решил. Из солидарности. На «Аватара» зовёт, только боится тебе звонить после вчерашнего. Меня просил…

Я вешаю трубку и иду на кухню к маме, которая жарит оладушки.

Иду и думаю про контрольную, про Нинель, про Валю Амфитеатрова, а ещё про школу и про папу. И про Бабаку. И ещё про всякое, от чего мне, признаюсь, стыдно. Просто удивительно, сколько всего можно успеть передумать, идя из прихожей на кухню. А ещё знаете что удивительно? Вчера ночью я был самым несчастным мальчиком на свете, а сегодня утром уже самый счастливый. Как это так?

Я иду из прихожей на кухню, к маме, и несу ей цветы. Точнее, горшок с геранью, который я взял на телефонной тумбочке. А над головой у меня жужжит муха. Настырненько так жужжит, выразительно. Потому что не муха это вовсе. А настоящий фей.

Глава 16

Сюрприз для Цецилии Артуровны

После уроков мы собрались на лавочке, во дворе. Те, кто от школы живёт далеко, ждали школьного автобуса, а остальные так, за компанию. Я, например, не люблю отрываться от коллектива. Я взял в руки палку и сбиваю с карниза сосульки. А Юрка Гадов их берёт и кидает в лужу — чтобы быстрее таяли.

— Вы в курсе, что у Цецилии день рождения в понедельник? — спрашивает Наташка Каланча. — Юбилей самый круглый, пятьдесят лет.

— Тоже мне Америку открыла! Да про это уже давно вся школа в курсе, — говорю. — Старшие классы готовят для Цецилии концерт в актовом зале, я сам видел. Спектакль по мотивам «Преступления и наказания». Директор будет читать стихи, собственного сочинения.

— А физрук с шестым «Б» построят живую пирамиду! — говорит Валя Амфитеатров. — Они в спортзале тренируются после уроков уже третий месяц. Вектор пообещал им пятёрки за второе полугодие, если всё без сучка, без задоринки пройдёт.

— Это что же получается? — говорит Нинель. — Все подарки готовят, а мы? Нам тоже надо что-нибудь придумать! Я, например, могу сыграть на пианино.

— Точно! — кричит Каланча. — А я цыганочку спляшу. Эй-на-нэ-на-нэ! — и юбками как затрясёт.

— Сдались ей ваши концерты! — усмехается Дима Христаради. — Концерт в карман не положишь и на шею не повесишь. А Цецилия, хоть и старенькая уже, а за модой следит. Ей моя мама дарит французские духи на все праздники. И к своему стилисту записала, он ей причёску будет делать на торжество. Отец оплачивает.

— Деньги, Дима, в нашей жизни — это ещё не всё, — говорит Виртуозов. — Хорошее настроение ни за какие деньги не купишь.

— А хорошее бриллиантовое колье — да, — улыбается Христаради. — Давайте Цецилии Артуровне колье подарим, а?

— Дима прав, — говорит Валя. — Надо ей купить что-нибудь красивое. На долгую память. Чтоб мы школу закончили, а она всю жизнь о нас помнила. Не колье, конечно, но, например, бусики.

— Бусики! Ой, не могу! — Христаради чуть с лавки не свалился, так ему стало смешно.

— А где мы возьмём деньги? — спрашивает Наташа Каланча. — В родительской кассе осталось сорок восемь рублей.

— А давайте все скинемся! — предлагаю я. — Рублей по двадцать. Нас в классе десять мальчиков и одиннадцать девочек — итого получается ровно двадцать один человек. То есть четыреста сорок рублей.

— Четыреста двадцать, арифметик! — говорит Юрка Гадов. — И что мы на них купим? В наши дни мы на них ничего не купим.

— Четыреста двадцать да мои восемьдесят сверху, — говорит Христаради, — это уже пятьсот. Особо, конечно, не разгуляешься, но что-нибудь придумать можно.

— А давайте купим ей торт! С дарственной надписью: «Дорогой Цецилии Артуровне на долгую память», — предлагаю я. — А что? Чаепитие устроим!

— Ага! И сами этот торт слопаем, а на память-то что? Коробка картонная останется? — возражает Виртуозов.