Книга Дури еще хватает - Стивен Фрай

Всю предыдущую неделю Хью, Роуэн и мои коллеги черногадючники репетировали финальный эпизод фильма «Черная Гадюка рвется в бой», и в Сохо все мы приехали с технической репетиции в телевизионном центре довольно усталыми. Я прикатил на моем норовистом и рыкливом байке-вседорожнике и поставил его напротив ресторана, на Буршье-стрит, известной всем как «Мочегонный проулок». Я и по сей день теряюсь в догадках — следует ли произносить официальное название этой улочки, Bourchier, как «Boor-she‑A» или оно должно странным образом рифмоваться с «voucher»? Горе в том, что, по моим предположениям, не существует на свете человека, способного сказать мне это. Вопрос сей волнует меня лишь потому, что я: а) лингвистический зануда, повернутый на такого рода пустяках, и б) однажды я судил в школе Харроу конкурс декламаторов «Чтецкая премия леди Bourchier» и, помню это совершенно ясно, произносил фамилию леди в рифму с «Sloucher and Croucher», поверенными в делах и государственными нотариусами. В тот раз я присудил школьнику с экзотическим именем Бенедикт Камбербэтч вторую премию. Вторую. Имя мальчика, получившего первую, я вспомнить не могу, однако надеюсь, что он внезапно прославится как актер, заткнет Бенедикта за пояс и наконец докажет мою правоту. Правда, меня не покидает мысль, что случится это навряд ли, и оттого я чувствую себя рыбаком, упустившим большую рыбу. Так или иначе, я поставил мою «Ямаху» носом к ресторану «У Бёрта», где Кеннет Брана и его друзья праздновали последнюю его холостяцкую ночь.

Я совершенно искренне намеревался провести этот вечер как хороший мальчик, поскольку назавтра меня ожидали съемки уже упомянутого последнего эпизода рвущейся в бой Черной Гадюки. И, выпив пару порций водки с тоником, моего излюбленного в то время напитка, я подошел к Кену, чтобы обнять его, как полагается, на прощание.

— Вот, — сказал мне Кен, — держи.

И протянул здоровенный бокал, до середины полный виски.

— Я, право же…

— Давай-давай! До дна.

— Ну, как скажешь.

Я осушил бокал и прорезал толпу гостей, чтобы забрать «шлемак» и перчатки, которые вместе с описанной несколько раньше кожаной курткой составляли единственную мою защиту от освежевательного «момента», как мы, двухколесники, именуем любую аварию — от простой потери заднего колеса до сальто через руль.

В то время улицы Лондона наводнили мотоциклисты. В пережившей «Большой взрыв» тэтчеровской Британии и особенно в Лондоне процветали soi-disant[29]отрасли сферы услуг. Интернет переживал пору младенчества, оставаясь уделом любителей, факсы были большой редкостью. Я уже описал вездесущих курьеров-мотоциклистов в по-прежнему допечатывающихся и совершенно очаровательных «Хрониках Фрая». Создаваемые ими шумы и запахи (мотоциклистами, а не «Хрониками», последние пахнут легкими и приятными духами) проникали повсюду, и сейчас, просматривая архивные кадры той поры, вдруг понимаешь с испугом, насколько скудна мотоциклами наша теперешняя столица. Других способов быстрой доставки документов или рукописей попросту не существовало, и многие тогдашние студенты пополняли свои карманы, носясь посыльными по городу в совершенном пренебрежении безопасностью — своей и пешеходов.

Полагаю, мы, беспечные ездоки, были тогда легкой добычей автобусов.

Я перешел Дин-стрит, натягивая перчатки и насаживая на голову тесный шлем, снял мою зверюгу с подпорки и перекинул ногу через седло. Включил двигатель и только-только начал выезжать из проулка, когда чьи-то тяжелые ладони опустились мне на плечи. Мать твою, сейчас меня ограбят. Обожаемый мною мотоцикл угонят. А если я врублю мотор на полную и попытаюсь удрать, то байк рванется вперед, а я, повисев немного в воздухе на манер Хитрого койота, грянусь оземь, да еще и копчик сломаю.

Я повернулся лицом к напавшим на меня громилам.

Дважды мать твою и двадцать тухлых анусов в придачу. Полицейский. Какого хрена?

И не один — второй констебль выступил из тени и провел ребром ладони по горлу: выруби двигатель. Я подчинился, снова поставил байк на подпорку, соорудил чарующую, примирительную улыбку и снял шлем.

Шлем, будь он неладен, становится, когда опускаешь щиток, — а я его опустил — почти воздухонепроницаемым, и теперь из-под него вырвалось и ударило в лицо Второго Констебля теплое, ароматное облачко, отдающее чем-то солодовым, торфяным и очень шотландским.

— Вот так так. Вот так, вот так, вот так так, — сказал Второй Констебль Первому. — Виски.

Первый Констебль снял с моих плеч ладони, позволив мне слезть с мотоцикла.

Прямо напротив клуба «Граучо» стоял полицейский фургон.

— Вы немного пошатывались, переходя улицу, сэр, — объяснил мне Первый Констебль.

Это он мне «достаточные основания» излагает, сообразил я. После отмены древних законов, позволявших полиции задерживать какое угодно «подозрительное» лицо, ее обязали сообщать людям вескую причину их задержания. Несколько лет назад «Недевятичасовые новости» вдоволь потешились по этому поводу: «расхаживал в грязной рубашке по стройплощадке» и так далее. Уверять полицейских, что я вовсе не «пошатывался», смысла не было. Переходить улицу, одновременно натягивая мотоциклетный шлем, дело непростое, я, может, и вилял из стороны в сторону, однако ни один разумный наблюдатель не заподозрил бы, что я того… этого, пыт пырами, оцифер. Без толку: я у них в руках, и, даже сомневаться нечего, они попросят, чтобы я дохнул в эту их трубочку.

Две водки с тоником (двойных) и одна порция виски, весьма немаленькая. Можно ли счесть это перебором? Вообще-то, меня потрясла сама мысль о том, что полиция прицепилась ко мне — к мотоциклисту! Помнится, одна из причин, по которой я купил мой чертов драндулет, как раз и состояла в том, что он может, как я полагал, хотя бы отчасти оградить меня от ее приставаний.

Мне предъявили прибор с приделанной к нему белой трубкой и предложили дыхнуть в нее.

— Эти цифры указывают, что уровень алкоголя в вашей крови превышает норму, установленную законом для водителя моторизованного дорожного транспортного средства, сэр. Сейчас мы отвезем вас в главный участок, и там вам предложат пройти еще одну проверку. Результат сопоставят с показателями нашего прибора. Учтен будет тот, что поменьше. Если вы не захотите дышать в алкометр, можно будет использовать анализ крови или мочи. Однако отказ от всех проверок — это уже уголовное преступление. Вы все поняли, сэр?

Я кивнул. Второй Констебль взял у меня шлем и перчатки, открыл задние дверцы фургона и забрался внутрь. Мне предложили сесть на скамейку напротив него. Первый Констебль уселся за руль, и фургон тронулся. И лишь когда он свернул направо, на Олд-Комптон-стрит, — в те дни это дозволялось — я сообразил, в какой попал переплет. В левом кармане моей куртки лежал футлярчик для презервативов, а в нем — три грамма высококачественного кокаина, купленные вчера в предвидении забав и шалостей Кливдена. Наверняка же меня обыщут в участке или попросят опустошить карманы, нет?