Книга Легенды московских кладбищ - Игорь Оболенский

В конце жизни актриса работала директором Дома ученых. Марфа Пешкова навещала бывшую подругу своего деда. Та с благодарностью принимала помощь.

* * *

А мы тем временем подошли к памятнику, на котором не указаны даты жизни. На Новодевичьем два таких «секретных» захоронения. Первое — это плита Осипа Брика. А второе надгробие — могила самого известного министра культуры Советского Союза Екатерины ФУРЦЕВОЙ (1910–1974).

Почему под горельефом работы скульптора Льва Кербеля не указано ни одной цифры? Это, как мне рассказывала дочь Фурцевой Светлана, было личным пожеланием самой Екатерины Алексеевны. Когда она бывала на чьих-то похоронах, а по долгу службы это происходило довольно часто, то говорила, вернувшись домой: «Ну для чего на памятниках у женщин пишут годы? Да еще и фотографию ставят! Все же сразу начинают высчитывать ее возраст!»

Правда, возле имени Матрены Николаевны (1890–1972), матери министра, первой из Фурцевых оказавшейся на Новодевичьем, даты стоят.

Впрочем, и в отношении самой Фурцевой для всей страны не было секретом, что министр успела отпраздновать свой 63-й день рождения. Но ее волю услышали: на Новодевичьем кладбище на надгробии бывшего 1-го секретаря МГК КПСС, затем секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС, министра культуры СССР выбито просто три слова: «Екатерина Алексеевна ФУРЦЕВА».

Панихида проходила на сцене Художественного театра на Тверском бульваре, проститься с министром пришла, казалось, вся Москва. Конечно же всех волновала причина неожиданного ухода Екатерины Алексеевны из жизни. Официально Фурцева умерла “из-за острой сердечной недостаточности”. Но самой распространенной версией было самоубийство.

Единственная дочь министра, любимая и отдалившаяся от нее в последние годы, Светлана категорически протестовала против разговоров о добровольном уходе матери из жизни.

Светлана Петровна тоже успеет отметить лишь 63 дня рождения. Она была серьезно больна, но не придавала лечению болезни должного внимания. Посему и ее уход тоже стал отчасти осознанным. В 2005 году на белоснежном надгробии Фурцевых добавилось еще три слова — «Светлана Петровна Фурцева». Возле них тоже не проставлены даты…

* * *

А перед этим памятником в советские годы всегда было многолюдно: возле него принимали в октябрята, в пионеры, в комсомол. Здесь похоронена Зоя КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ (1923–1941) — первая женщина, ставшая Героем Советского Союза.

Зоя погибла и была похоронена в районе села Петрищево. Сохранились воспоминания очевидцев страшной казни:

«До самой виселицы вели её под руки. Шла ровно, с поднятой головой, молча, гордо. Довели до виселицы. Вокруг виселицы было много немцев и гражданских. Подвели к виселице, скомандовали расширить круг вокруг виселицы и стали её фотографировать… При ней была сумка с бутылками. Она крикнула: “Граждане! Вы не стойте, не смотрите, а надо помогать воевать! Эта моя смерть — это моё достижение”. После этого один офицер замахнулся, а другие закричали на неё. Затем она сказала: “Товарищи, победа будет за нами. Немецкие солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен”. Офицер злобно заорал: “Русь!” “Советский Союз непобедим и не будет побеждён”, — всё это она говорила в момент, когда её фотографировали… Потом подставили ящик. Она без всякой команды стала сама на ящик. Подошёл немец и стал надевать петлю. Она в это время крикнула: “Сколько нас ни вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов. Но за меня вам наши товарищи отомстят”. Это она сказала уже с петлёй на шее. Она хотела ещё что-то сказать, но в этот момент ящик убрали из-под ног, и она повисла. Она взялась за верёвку рукой, но немец ударил её по рукам. После этого все разошлись».

Первой о подвиге Зои Космодемьянской написала «Правда», очерк назывался «Таня» — именно этим именем назвалась юная героиня.

О жизни и подвиге Зои Космодемьянской издавались книги; стихи героине посвящали Маргарита Алигер, Агния Барто, Роберт Рождественский; рождались оперы и балеты; снимались фильмы.

Мама Зои, Любовь Тимофеевна, написала о дочери и сыне, тоже ставшем Героем, книгу воспоминаний — «Повесть о Зое и Шуре».

Строки, как мать узнала о судьбе дочери, невозможно спокойно читать и сейчас, даже спустя столько лет:

«Однажды — это было в конце января — я возвращалась домой поздно. Как часто бывает, когда очень устанешь, машинально слушала обрывки разговоров. В этот вечер на улице то и дело слышалось:

— Читали сегодня “Правду”?

— Читали статью Лидова?

И в трамвае молодая женщина с огромными глазами на исхудалом лице говорила своему спутнику:

— Какая потрясающая статья!.. Какая девушка!..

Я поняла, что в газете сегодня что-то необычное.

— Шурик, — сказала я Дома, — ты читал сегодня “Правду”? Говорят, там очень интересная статья.

— Да, — сдержанно ответил Шура, не глядя на меня.

— О чем же?

— О молодой партизанке Тане. Ее повесили гитлеровцы.

В комнате было холодно, мы привыкли к этому. Но тут мне показалось, что и внутри у меня все похолодело и сжалось. “Тоже чья-то девочка, — подумалось мне. — И ее ждут дома, и о ней тревожатся…”

Позже я услышала радио. Сообщения о боях, вести с трудового фронта. И вдруг диктор сказал:

— Передаем статью Лидова “Таня”, напечатанную в “Правде” сегодня, двадцать седьмого января.

Скорбный и гневный голос стал рассказывать о том, как в первых числах декабря в селе Петрищеве фашисты казнили партизанку-комсомолку по имени Таня.

— Мама, — вдруг сказал Шура, — можно, я выключу? Мне завтра рано вставать.

Я удивилась: Шура всегда спал крепко, обычно ему не мешали ни громкий разговор, ни радио. Мне хотелось дослушать, но я выключила громкоговоритель, сказав только: “Ну что ж, спи…”

Назавтра я пошла в райком комсомола: может быть, там что-нибудь знают о Зое?

— Задание секретное, писем может не быть еще долго, — сказал мне секретарь райкома.

Прошло еще несколько томительных, нескончаемых дней, и 7 февраля — это число я запомнила навсегда, — вернувшись домой, я нашла на столе записку: “Мамочка, тебя просили зайти в райком ВЛКСМ”.

“Наконец-то! — подумала я. — Конечно, какое-нибудь известие от Зои, может быть, письмо!” Я мчалась в райком как на крыльях. Вечер был темный, ветреный, трамваи не шли, но я почти бежала, спотыкалась, скользила, падала и снова бежала, и ни одной сторонней горькой мысли не было у меня — я не ждала никаких плохих вестей, я только хотела узнать: когда я увижу Зою? Скоро ли она вернется?