Книга Смерть под парусом - Чарльз Сноу

— Если вы соизволите позавтракать, я смогу убрать со стола.

После завтрака Финбоу заставил меня поторопиться, чтобы успеть на поезд в 9.48 из Поттера. Бежать мне совсем не хотелось. Финбоу гораздо выше и худее меня, и мне за ним не поспеть; кроме того, я не сомневался, что эта сценка доставит удовольствие тем, кто катается по реке на моторных лодках. Идти, однако, пришлось непривычно быстро. Пересекая поле, мы столкнулись с Алоизом Биррелом, который любезно улыбнулся Финбоу и с подозрением посмотрел на меня.

— Составляет план действий на сегодня, — заметил Финбоу, когда мы разминулись с сержантом. — Хочет связаться с коронером, чтобы продлить следствие на неделю.

— А… — только и сказал я — ходьба в таком темпе не располагала к беседе.

— Я говорил с ним до завтрака, — пояснил Финбоу. — Он виделся с главным констеблем графства, и они позвонили в Скотленд-Ярд.

Я забеспокоился.

— И что это значит?

— Сегодня нам предстоит нанести визит в Скотленд-Ярд.

От быстрой ходьбы я запыхался, что несколько приглушило мое волнение, но когда мы сели в поезд, медленно катившийся по равнине к Столему, тревога вернулась.

— Почему все пятеро ненавидели Роджера? — с беспокойством спросил я.

— Считаете, это неправда? — вопросом на вопрос ответил Финбоу.

— Не знаю. У меня такое чувство, что мы ходим по кругу, — растерянно сказал я. — Не думаете же вы, что эти пять человек сговорились убить Роджера — и все обо всем знают?

— Мой дорогой Йен, — рассмеялся Финбоу. — Вам бы в напарники к Алоизу Биррелу. Великолепная идея. В преступлении подозреваются пять человек. Кто его совершил? Ответ: все. Разумеется, такое возможно — только не в нашем случае.

— А что вы имели в виду, — настаивал я, — когда говорили, что все ненавидят Роджера?

— Только то, что сказал.

— Откуда вы знаете?

— Наблюдал за ними, — объяснил Финбоу. — Полагаете, они ведут себя как люди, у которых убили близкого друга?

Передо мной мелькнул проблеск надежды.

— Вы редко ошибаетесь в людях, Финбоу. — Я чувствовал не только облегчение, но и гордость за себя. — Но на этот раз вы явно не правы. Я не испытывал ненависти к Роджеру. Он мне очень нравился.

— Предположим.

— Ну а после его убийства я не так сильно страдаю, как вы могли бы ожидать. Мне тревожно — но в основном за Эвис, за то, как она это перенесет. А несколько раз я развлекался и веселился, словно смерти Роджера и вовсе не было. А он мертв лишь двадцать четыре часа.

— Одно из главных утешений жизни, — задумчиво произнес Финбоу, — это легкость, с которой мы переносим несчастья других людей. Вы, безусловно, правы. Ваша реакция на смерть Роджера абсолютно нормальна. Вас забавляет нелепость Биррела и миссис Тафтс; вам интересны мои теории, как, собственно, и любые головоломки; вы заботитесь о своем здоровье и боитесь простудиться, отправляясь посреди ночи на болота; вы наслаждаетесь завтраком. Все точно так же, как если бы Роджер продолжал стричь купоны со своих пациенток на Харли-стрит. Но я хочу задать вам вопрос: что происходит, когда вы думаете о Роджере?

Я попытался ответить как можно честнее:

— Кажется, представляю его за одним из привычных занятий. Например, шумно играющим в бридж. Мне его не хватает, и мне от этого не по себе. Думаю, в основном из-за того, что его нет, — из моей жизни исчез такой занятный человек.

— Для человека вашего поколения, Йен, вам удивительно легко дается правда, — заметил Финбоу. — Полагаю, именно так мы все реагируем на смерть случайного приятеля. Это эгоистичное чувство. Занятный и полезный человек перестает быть занятным и полезным. Однако все остальные воспринимают его смерть иначе.

Вспомнив прошедший день, я спросил:

— Что они сказали?

— Полагаете, Тоня ведет себя так, как должна вести после смерти дружелюбного хозяина, с которым ее недавно познакомили? Будь все так просто, она испытывала бы легкую грусть — и только. Такие молодые женщины не сходят с ума из-за того, что поблизости застрелили практически незнакомого человека. Посмотрите на нее: она испугана. Чего боится Тоня? Почему льнет к Филиппу, словно ищет защиты? Почему она играла на пианино, когда обсуждалось убийство? Я не знаю причину ее страха, но догадываюсь, почему Тоня села за инструмент. Чтобы скрыть мстительное выражение глаз.

Я живо представил себе разноцветные глаза девушки.

— А Эвис? — продолжал Финбоу. — Плачет в самые неподходящие моменты. Она тоже боится — но запутанные причины ее страха я пока не понимаю. Можно предположить, что она жалеет человека, который был в нее влюблен. Молодая женщина жестоко обошлась с Роджером, когда он был жив, и тепло вспоминает его после смерти. Эвис понимает, что должна выглядеть опечаленной: ей представляется необходимым делать вид, что она любила его. Поэтому Эвис плачет, а в перерывах горестно вздыхает. Но это неправда, Йен, это спектакль.

— Как вы можете! — Я был в ужасе.

— Могу, — серьезно ответил он. — Помните, когда я зажег спичку, мы оба обратили внимание на лицо Уильяма. А знаете, чье лицо я на самом деле хотел увидеть?

Казалось, воздух в вагоне застыл.

— Нет.

— Эвис.

— Но она с такой скорбью говорила о Роджере, — возразила.

— В темноте, — поправил Финбоу. — Мне хотелось посмотреть, с каким выражением лица она произносит эти печальные слова. Эвис сидела позади меня, но над камином есть зеркало.

— И какое у нее было лицо? — спросил я.

— Словно она раздавила ногой жука. Отвращение, страх — и удовлетворение, — невозмутимо ответил Финбоу.

— Этого не может быть.

— Эвис очень привлекательная девушка. — Финбоу не в первый раз произносил эту фразу, казалось бы, не имевшую отношения к делу. — И неплохая актриса. Но она все время боится — по-настоящему. Я ничего не понимаю.

Мы приближались к Норт-Уолшему, и Финбоу окинул взглядом леса и уходящие за горизонт поля.

— Единственный достойный пейзаж — абсолютно плоский, — заметил он. — Здесь слишком сильно ощущается влияние пригородов. Мне больше по душе болотный край, из которого мы приехали, в середине зимы. Но китайские рисовые поля и Транссибирская магистраль еще лучше, потому что они уходят в бесконечность.

Меня не очень заинтересовали эстетические воззрения Финбоу. Нетерпеливым тоном я продолжил расспросы:

— А как насчет остальных — Кристофера и Филиппа?

— Филипп не способен испытывать сильную ненависть, — улыбнулся Финбоу. — Боюсь, сильную любовь — тоже. Вероятно, Тоне еще предстоит это обнаружить. Наш герой рожден для романтических влюбленностей, начинающихся в парижских студиях и заканчивающихся при соприкосновении с реальной жизнью. Вспомните мой вчерашний разговор с ним: он чрезвычайно мил, но очень мягок. То есть Филипп не любил Роджера, насколько он вообще способен кого-то не любить. Помните, как он читал газетное сообщение об убийстве?