Книга Записки фельдшера - Олег Врайтов

— Не мне.

О как? Я отрепетированным движением изогнул бровь.

— А кому?

— Себе, Леша. Себе завидуешь. Ты хороший фельдшер, просто хочешь быть лучшим из лучших. И этому лучшему ты завидуешь сейчас.

Я помолчал, разглядывая Егора в свете галогенового фонаря, многие годы заливающего стоянку санитарных автомобилей своим желтоватым светом.

— Я просто молодой чайник. Дурачок, который мнит, что, нахватавшись вершков, уже способен Бога обмануть и костлявой по паху ударить. Разве нет?

Егор подарил мне еще одну из своих загадочных улыбок. И, как обычно, я начал горячиться:

— Ну, не делай мозги, а? Говори по сути!

— Леша?

Я обернулся.

— Ты чего?

Мариша, грациозно… ох, как грациозно, куда там пантере и анаконде, скользнула за нашу задремавшую «Газель».

— Чего спать не идешь?

— Да так…

— Полчаса уже стоишь.

Ну да. Время летит незаметно. Хотя, если бы меня ждала такая девушка, я бы курением пренебрег бы. Я поднял глаза — Егор одобрительно кинул. Да, и он бы…

— Как-то застоялся я в стойле, — промямлил я.

Мариша фыркнула.

— Фишку я за тебя кидать должна?

Вот же болван! Каждая бригада, приезжая, кидает в специальный паз, сооруженный в окошке диспетчерской, фишку из оргстекла с номером своей бригады, написанным красной краской. Прощелкаешь — и поедешь вне очереди. А я «прощелкивал» частенько. Как и в нынешнем случае. Судя по тому, что уже две бригады, пока я с Егором толковал по душам, укатили на вызов, моя очередь настанет в крайне близкие сроки.

— Я сейчас — жалко сказал я, совершенно несолидным движением отбрасывая окурок за спину, вместо того, чтобы жестом бывалого скоропомощника, щелчком пальца отправить его в полет на территорию кулинарного училища, соседствующего с нашей подстанцией.

— Я кинула уже, — милостиво сказала Мариша, кутаясь в пушистый платок — большой, серый, такой, какой носила всегда моя бабушка. Как там его — оренбургский пуховый? Но даже этот архаичный аксессуар не уменьшал источаемого ею шарма. Везунчик, черт возьми, Витька Мирошин — с такой девчонкой встречается…

— Могу ли я замереть в глубоком пардоне? — как всегда, когда я смущался, меня тянуло в некую девятнадцативековую пошлость, навязчиво отдающую вальсами Шуберта и хрустом французской булки.

— А с кем ты разговаривал? — спросила Мариша, подтягивая концы платка.

Ах да.

— Да ни с кем, — ответил я, глядя на Егорку. Он понимающе кивнул. — Сам с собой, как обычно.

— Говорят, часто ты так.

— Врут.

— Место здесь нехорошее, — поежилась девушка. — Тут доктора убили. Ты не знал?

Знал ли я?

— Молодого?

— Да. Лет так десять назад, кажется. Драка тут была, или что-то еще. Застрелили где-то прямо тут. Молодой мальчик был, только пришел работать.

— Слышал, — пробормотал я. — Как же…

— Кто-то даже цветы приносил сюда, — продолжила Мариша, глядя на Егора. — Вот сюда, к стенке этой. Видишь, вот тут — дырка от пули?

Егор улыбнулся. Сквозь него выщербина на бетонной стене гаража была видна очень четко.

— Вижу, — кивнул я. — А ты — видишь?

— Что? — подняла глаза Мариша.

— Да нет, ничего, — ответил я. Егорка покачал головой — мол, как не стыдно обманывать-то… и растаял. Я проводил взглядом его тень. Последним исчез смешной старомодный крест из светоотражающей ткани, растворившись в шероховатостях бетонной стены.

— Куда ты смотришь?

— Просто вспоминал, — сказал я, смотря на стену. Все, мой доктор удалился. Туда, куда он уходил всегда, когда в очередной раз выручал меня из очередной тяжелой ситуации. До конца смены теперь я сам по себе. Впрочем, если Егор ушел — значит, сложных вызовов не предвидится до самого утра. Уж кому, как не ему, знать…

Статично потрескивал селектор, слышно было, как похрапывает в машине Артемович. Мариша тронула меня за руку:

— Лешка? Ты чего?

— Ничего, — улыбнулся я. Так, как всегда улыбался Егор. — Ничего, моя хорошая. Пойдем чайку попьем?

— Пойдем, — ответила Мариша, кажется — с облегчением. — Я сейчас поставлю чайник. Приходи.

— Ладно… — Она уходила, а я все не мог оторвать глаз от бетонной, покрытой подтеками, мхом и вьющимся плющом, стены.

Я сумасшедший? Наверное.

Но я смотрел и до сих пор видел, как улыбается мне Егор. Мой врач. Мой наставник. Мой неожиданный друг.

Мой ангел-хранитель.

Акт возмездия

Я не сожалел о происходящем сейчас. Нисколько. Мне мерзко было смотреть, еще противнее слушать, совсем неприятно присутствовать — но я не жалел об этом. В конце концов, ни одна яичница в этом мире не приготовилась без раскалывания скорлупы яйца. А если это болезненно для яйца… ну, что ж, кому сейчас легко?

* * *

Фельдшером на «Скорой помощи» я работаю уже пятый год. Пришел сразу после медицинского училища, даже не колебался при выборе — повлияло прохождение практики на подстанции. После скучных стен стационара выездная романтика неизвестности и нерутинности догоспитального этапа пленила меня сразу и навсегда. Я остался, поработал на общей бригаде, немного на реанимации, а после снова ушел на линию. Сейчас, впрочем, работаю самостоятельно, в составе фельдшерской бригады. В этом и есть загвоздка, которая отравляет удовольствие выездной жизни.

Так уж получилось, что с детства друзей у меня не было — здоровенные дворовые ребятки, посещавшие секции дзюдо и карате, вызывали у меня неприязнь и подспудное опасение. Так опасаются больших сторожевых псов, даже находящихся в состоянии покоя — слишком уж велик риск того, что внезапно кинутся и растерзают. Я рос в начитанной семье, читал много и быстро, получал от этого почти физическое удовольствие. Для меня ничего не стоило читать одновременно три книги — утром одну, в обед другую, на ужин — третью. И никогда в голове не возникало путаницы сюжетов. Я был широк умом — но, как следствие, узок в плечах и слаб в здоровье. Бегать я не мог и не любил, слишком уж быстро у меня развивалась одышка, драк старательно избегал, в молодежных тусовках не появлялся, о дискотеках знал только понаслышке. И друзьями, которые бы могли защитить, уверить в себе и привить любовь к блатной радости подворотни, разумеется, не обзавелся. Так уж получилось. Может, начни я курить в десять лет, как Руслик-Суслик с третьего подъезда, все было бы иначе?

Но прошлого, как иногда ни прискорбно, изменить уже нельзя. Увы.

Пока я работал на общей бригаде, в полном составе — врач, фельдшер, санитар — все было как-то спокойно. Втроем легче, чем одному, и не так страшно, в случае чего. Бывал во всяких ситуациях, но, поскольку сильно доверял врачу, ни разу у меня даже руки не задрожали. Даже когда нас в наркоманском притоне заперли, наркоту вымогали. Елизарова умничка, вела себя достойно и спокойно, даже с какой-то завидной ленцой, словно подобные ситуации у нее на смене бывали раз по десять и перестали вызывать какие-либо эмоциональные реакции. Мне бы так… Впрочем, работая с ней, я пребывал в полной уверенности, что смогу не хуже, окажись в сходном положении.