Книга Апдейт консерватизма - Леонид Ионин

В первые годы советской власти для страны было характерно своеобразное сочетание революционного и мессианистского типов политической культуры. Революционность заключалась прежде всего в разрушении всего старого — старых социальных иерархий, старых классовых разделений, старой культуры, старого образа жизни, религиозных догм, старого искусства, старой школы, старого отношения к труду, старого понимания любви и брака и т. д. Российская революция претендовала на то, чтобы стать еще более великой, чем Великая французская революция, ибо ее миссия состояла в открытии «новой земли» и «нового неба», новых бескрайних перспектив не только для своей страны, но и для всего человечества. В этом заключалась мессианская составляющая политической культуры Советской России.

Мессианизм в политической культуре всегда несет в себе сильный заряд авторитаризма и почти неизбежно ведет к появлению авторитарных «вождей». Это постепенно и произошло в Советском Союзе, когда в начале 1930-х годов под воздействием политики И. В. Сталина революционный запал и мессианские ожидания сошли на нет. Их место заняли представления и образы действий, характерные для авторитарной политической культуры, господствовавшие в период самодержавия и усугубленные в Советском Союзе в условиях государственной собственности на землю и средства производства и тотального идеологического контроля. Вместе с тем стали воспроизводиться элементы столь же традиционной для России патриархальной политической культуры. Постепенно Сталин начал превращаться в «отца народов» (параллель традиционному «царю-батюшке»), и людям внушалась мысль о том, что на преданность ему лично и его делу Сталин отвечает бесконечной любовью и заботой о своих подданных.

Если подытожить это по необходимости краткое и схематичное рассмотрение политической культуры России на разных этапах ее существования, можно заключить, что, во-первых, существует преемственность в политической культуре России, то есть эта политическая культура имеет в основном одни и те же характеристики на всем протяжении российской истории. Во-вторых, постоянно наблюдаются, хотя и выступающие в разных соотношениях, пять основных типов: демократическая, авторитарная, патриархальная, революционная и мессианская политические культуры — при преобладании в целом авторитарно-патриархальной составляющей.

Здесь возникает закономерный вопрос: почему степень авторитаризма и влияние авторитарной политической культуры в российской истории в целом гораздо выше, чем в большинстве демократических стран Запада? Как уже отмечалось, установление самодержавия и крепостного права в России в значительной мере объяснялось потребностями освоения и обороны огромных пространств страны от нападений с запада, востока и юга. Выдающийся историк Г. В. Вернадский считал, что самодержавие и крепостное право были ценой, которую русский народ должен был заплатить за свое национальное самосохранение[52]. Перед Советским Союзом стояли во многом похожие проблемы: требовалось осуществить индустриализацию и тем самым защитить страну от многочисленных военных угроз. Эта задача была в конечном счете решена, более того, страна поднялась до уровня сверхдержавы. Перефразируя Г. В. Вернадского, можно сказать, что авторитарное коммунистическое господство стало ценой, которую Россия должна была заплатить за свое величие.

В приведенной выше цитате из Г. В. Вернадского говорится о цене, которую заплатила Россия за национальное самосохранение. Но это же высказывание можно осмыслить несколько иначе, истолковав самодержавие и крепостное право как инструменты, использованные для целей национального самосохранения. В этом смысле можно сказать, что авторитарная политическая культура сыграла роль достаточно эффективного инструмента в деле сохранения целостности страны. Можно легко предположить, что в условиях более демократической политической культуры с сильным самоуправлением на местах и широким спектром политических движений и партий, постоянного враждебного давления со всех сторон страна не сумела бы сохранить свое единство и целостность, а распалась бы на части или лишилась бы каких-либо территорий. Отсюда можно также прийти к выводу, что авторитарная политическая культура является мощным инструментом для достижения суверенитета и экономической и политической самостоятельности страны. Она позволяет создать мощное государство, способное добиваться своих государственных целей. Но авторитарная политическая культура и связанный с ней комплекс социальных институтов и социальных действий отнюдь не способствует достижению свободы и справедливости (как бы ни понимались эти термины), а тем более долговременной стабильности внутри страны. Опыт России показывает, что в условиях самого жесткого авторитарного гнета постоянно реализовывается потенциал демократического сопротивления, что приводит в конце концов к революционному взрыву и распаду авторитарно организованной системы, что повторилось, как мы знаем, уже дважды в истории страны.

Этот краткий исторический очерк позволяет сделать некоторые выводы применительно к представлениям о земле и территории как одном из важных (а в России, может быть, даже важнейших) элементов политической культуры. Приглядимся теперь к тому, что происходило с землей и территорией в России от революции 1917 г. вплоть до наших дней. К 1917 г. революционные партии выступали под разными лозунгами в отношении земли. Эсеры, например, считали необходимым социализацию земли, то есть изъятие земли из собственности помещиков, церкви, двора и передачу ее крестьянам. Эта программа была в определенной степени связана с потерпевшей крушение по причине смерти ее создателя либерально ориентированной аграрной политикой П. А. Столыпина, направленной на разложение общины и внедрение капиталистических отношений в сельское хозяйство. С другой стороны, программа большевиков требовала национализации земли, то есть практически изъятия земли из частной собственности, и передачи ее, независимо от того, кто ею пользуется, в единый государственный земельный фонд. Фактически это означало ликвидацию частной собственности на землю и использование земли как субстрата построения новых общественных отношений. Программа Столыпина (а в определенной степени и эсеров) и программы большевиков были программами равно антиконсервативной направленности — либерально-прогрессистской, с одной стороны, и социалистической — с другой.

Другим аспектом отношения к земле является, как сказано выше, отношение к земле (территории) как основе суверенитета. Советские вожди, начав с тотального разрушения связи земли и нации, парадоксальным образом вернулись к земле как основе суверенитета. Но это было не искреннее и живое, «органичное», коренящееся в традиции, а скорее макиавеллистское, манипуляторское отношение к земле, нации, суверенитету. С одной стороны, отчетливо осознавая связь земли и суверенитета, советская власть декларировала полную государственную собственность на землю. С другой стороны, она систематически разрывала все традиционные связи с землей: перекраивала административные карты, приписывала гигантские территории то к одной, то к другой республике, разрывая тем самым национальные идентификации, устраивала переселение народов, отрывая нации и этносы от традиционно занимаемых ими земель. Все частные суверенитеты должны были быть уничтожены или сохранялись лишь по видимости. Должен был остаться один-единственный суверенитет — суверенитет Советского государства, одна-единственная семья на всей территории страны — советский народ. Но эта территория, эта земля воспринималась, особенно Сталиным, действительно как тело власти. Ни одна «пядь» ее не была чужой или лишней.