Книга 1612. Все было не так! - Дмитрий Винтер

Другую группу заговорщиков – на сей раз из числа стрелецкой верхушки, которая составила заговор против царя в январе 1606 г., – буквально порвали на части сами же стрельцы. Дело было так: организатором заговора был тот самый Шерефединов, который полгода назад убил Федора Годунова. 8 января 1606 г. он проник во дворец, но был схвачен. Характерно, что царь тогда сказал стрельцам: «Обвините меня, что я не настоящий Дмитрий, тогда убейте!» Это говорит о том, что по крайней мере он сам свято верил в свою подлинность. Стрельцы объявили: «Государь, мы ничего не знаем! Покажи нам тех, кто нас оговаривает!» После этого к стрельцам вывели Шерефединова и еще семерых, которых они тут же убили[246].

После того стало страшно даже заикнуться против царя; тогда бояре-заговорщики решили действовать хитростью. При этом по причинам, которые после всего изложенного должны быть вполне понятны, их поддержала и Польша, а возможно (хотя прямых сведений об этом нет), и Ватикан. Бояре-заговорщики поручили некоему Безобразову передать королю Сигизмунду информацию о заговоре; кстати, именно тогда впервые обсуждался вопрос о приглашении на русский престол сына Сигизмунда Владислава (в тот момент десятилетнего мальчика)…

Весной 1606 г. польский король приказал своим послам именовать Лжедмитрия не царем и тем более не императором (как тот стал писаться в дипломатических нотах к европейцам), а всего лишь великим князем[247]. При этом в ответ на неудовольствие царя польский посол ответил, что, мол, пусть московский великий князь сперва покорит Турцию (так! – Д.В.), тогда, мол, и станем называть его царем[248]. Впрочем, надо отметить, что Речь Посполитая на тот момент вообще никогда не признавала Московских Великих князей царями[249]. С другой стороны, есть основания думать, что, требуя называть себя «императором», Лжедмитрий сознательно напрашивался на отказ польского короля это делать с целью иметь предлог не выполнять свои обещания по отношению к Речи Посполитой[250].

Что касается настроений в Москве, то сами поляки с первых дней вызывали массовое недовольство русских, например, тем, что во время православной церковной службы входили в церкви и били в литавры[251]. Дальше – больше, будущий тесть Самозванца Юрий Мнишек отбирал у русских купцов в Польше товары и деньги, говоря, что «царь заплатит», хотя тот и послал ему 300 тыс. злотых и еще 50 тыс. его сыну[252]. Царь платил – что поделаешь, дело чести, но теплоты в отношениях с тестем и вообще с поляками такое, конечно, добавить не могло. Да и в целом поляки в Москве вели себя чем дальше, тем наглее, «даже вельможам отвечали грубо, так как были они дерзки и ничего не страшились». На сей раз сообщившему эти сведения И. Массе верить можно[253], так как его сведения подтверждают и многие другие источники. Весной 1606 г., когда вместе с царской невестой Мариной Мнишек прибыли новые польские шляхетские отряды и поляков в Москве и ее окрестностях стало еще больше, они совсем обнаглели, говоря, что «вся ваша казна перейдет к нам в руки» и даже (звеня саблями), что «мы дали вам царя – мы его и сведем с престола»[254]. Все это сопровождалось пьяным разгулом, домогательствами по отношению к женщинам на улицах, а то и вторжением с этой целью в дома москвичей. И сладить с ними было все труднее: Н.М. Карамзин сообщает нам о случае, когда поляки отбили осужденного царем на смерть товарища, «убив палача и не страшась закона»[255].

Такое поведение поляков, в свою очередь, раздражало не только подданных, но и самого царя, и он позволял себе весьма резкие высказывания (и чем дальше, тем больше) в адрес польских послов. Так, когда на свадьбе Самозванца некоторые поляки не сняли шляп, он недвусмысленно заявил, что их можно снять и вместе с головами. А польскому послу сделал достаточно грубый намек, сказав, что у него есть 100 тысяч войска, но он, мол, еще не решил, против кого его направить; заодно намекнул, что может отправить 100 тыс. флоринов на поддержку участников шляхетского мятежа («рокоша»), как раз тогда разразившегося[256]. А на пиру 9 (19) мая 1606 г. царь отпускал шутки не только в адрес Сигизмунда, но и австрийского императора («цесарь – еще больший дурак» (чем король польский. – Д.В.) и Папы (за то, что «приказывает целовать себя в ногу», имея в виду обычай целовать крест на папской туфле)[257]. Дьяк Афанасий Власьев примерно тогда же сказал (и едва ли без одобрения самого царя), что «наш цесарь выше всех европейских монархов (это уже прямо поздний Иван Грозный (!). – Д.В.), у него каждый поп – Папа (а такого даже и мнимый отец первого Самозванца себе не позволял (!). – Д.В.)»[258]. Можно понять Лжедмитрия, но все же царь на троне должен следить за своим языком; подобные высказывания подтверждают, что он был достаточно легкомыслен. Впрочем, с годами, скорее всего, он бы этот недостаток исправил…

На 18 мая 1606 г. были назначены очередные военные маневры, и заговорщики усердно распускали слухи о том, что они готовятся «для избиения бояр», но народ им не верил применительно к царю[259]. Зато, надо думать, вполне мог поверить применительно к полякам…

Короче говоря, когда утром 17 мая 1606 г. над Москвой разнеслись звуки набата и когда нанятые заговорщиками «смутники» начали кричать, что «поляки хотят убить царя» (и бояр, конечно), то в это нетрудно было поверить. Тем более, что многие «смутники» добавляли: царя убьют и на трон посадят Марину Мнишек («поляки хотят убить царя и посадить на престол свою царицу»)[260], которую Лжедмитрий – впервые в истории России – короновал, так что она стала именно царицей, а не просто царской женой, как ее предшественницы[261].