Книга Вторая жена - Анджела Арни

— Чушь зеленая, — сказала она, решив, что жесткость пойдет Оливеру только на пользу. И Мелиссе Бродбент тоже. — Муж героини — член парламента, который не только ненавидит ее и всех остальных, но в довершение ко всему занимается темными делишками и переодевается женщиной.

— Звучит интересно, — сказал Оливер. — Книги о политических скандалах всегда в моде. А почему тебе не понравилось?

— Потому что это не интересно. На каждый кризис, возникающий то и дело, героиня реагирует одинаково: бежит на кухню и начинает печь ячменные лепешки. Меняется только одно — рецептура лепешек. Ей бы поваренные книги писать, а не романы. — Один из котят Афродиты начал взбираться по шторе с упорством заядлого альпиниста. Фелисити попыталась поймать его, но он ловко забрался еще выше. В результате Фелисити потеряла равновесие и уронила телефон. — О черт… Оливер, ты меня слышишь? — Она подняла аппарат.

— Да, дорогая, — сказал Оливер. Настала долгая пауза, во время которой Фелисити с тревогой следила за перемещениями котенка. Тот осторожно забрался на карниз и теперь пытался пройти по нему. А затем босс спросил: — Тебя там многое отвлекает?

— Ты прав. — В подтверждение ее слов перед домом со скрежетом остановился «лендровер». Фелисити выглянула в окно. Это была Алиса Эпплби. У Фелисити сжалось сердце. О Господи, почему именно сейчас? От нее всегда так трудно избавиться.

— Я так и думал, — сказал Оливер. — Потому что ты всегда читала очень быстро, а теперь нет.

Скажи спасибо, что я вообще что-то успеваю, была готова ответить Фелисити. Но Оливер, который, слава Богу, не догадывался о том, что к дверям Черри-Триз приближается Алиса Эпплби, предложил:

— Почему бы тебе не приезжать в Лондон на пару дней в неделю? Ты могла бы ночевать у матери и занять свой старый кабинет, где тебя никто не будет тревожить. Разве что Джоан принесет чашку кофе.

— Звучит заманчиво. — Фелисити следила, как зеленые туфли Алисы Эпплби методично топчут грязный гравий подъездной аллеи. Громко и протяжно зазвенел колокольчик. И тут Фелисити приняла решение. Она вернется в Лондон. Нужно уехать. Семь бед — один ответ. — Конечно, я еще поговорю с Тони, но уверена, что он возражать не станет. — Она скрестила пальцы свободной руки. — А Аннабел все равно рано или поздно придется привыкнуть к самостоятельности. Я еще позвоню тебе. Обещаю.

— Договорились. — Оливер положил трубку.

Колокольчик зазвенел опять. Котенок, добравшийся до середины скользкого карниза, потерял равновесие и сорвался. Шмяк! Он приземлился на пол.

— Одна из твоих девяти жизней кончилась, — сказала ему Фелисити.

Подобрав котенка, она осмотрела пушистый комочек. Похоже, суровое испытание ничуть не повредило котенку. Он шустро вцепился в нее и зажужжал, как колесо точильщика. Зверек был настроен решительно, и Фелисити пошла с ним открывать дверь. Теперь предстояло в рекордно короткий срок избавиться от Алисы Эпплби.

ГЛАВА 8

Дождь шел и в Лондоне. Венеция проснулась от стука капель в окно спальни. По тротуару с грохотом катилась подгоняемая ветром консервная банка. Слышалось посвистывание чаеварки. Шел десятый час, но Венеция специально поставила таймер на более позднее время, потому что в последние дни ей лучше всего спалось перед рассветом. Венеция неловко заерзала; по утрам у нее всегда ныли кости. Саманта говорила, что ей следует купить новую кровать, но Венеция не могла себе этого позволить. Единственными деньгами, которые у нее оставались (не считая еженедельной пенсии по старости), были деньги, отложенные на похороны, а их Венеция тратить не хотела.

— Я хочу устроить пышные проводы, — говорила она Саманте. — На широкую ногу.

Саманта нетерпеливо вздыхала, как часто делала в последнее время, и отвечала:

— Не понимаю, почему тебя так волнуют эти похороны. Можно подумать, что ты их увидишь.

Венеция не отвечала. Может, тебе и все равно, что думают обо мне люди, но мне нет. Похороны будут моим последним появлением на публике, и для меня это важно, хотелось сказать ей.

Но если бы она так сказала, это наверняка привело бы к новой ссоре, в которой не было смысла. Она смирилась с тем, что Саманта, всегда думавшая только о себе, сейчас стала еще большей эгоисткой. Казалось, внучку интересует только ее новая жизнь, и ничего больше. Поэтому Венеция предпочитала молчать о похоронах, отсутствии денег и даже о том, что она давно не видела правнуков. Это удручало Венецию сильнее, чем она смела признаться даже самой себе. Она потянулась к чаеварке, налила себе чашку крепкого свежего чая и вынула два бисквита из жестяной коробки, стоявшей на краю подноса. Чаеварка всегда напоминала ей о Тони и Черри-Триз. Несмотря на уничижительные отзывы о Нью-Форесте, поездки за город втайне нравились Венеции, и теперь она скучала по ним. С возрастом Лондон все сильнее вызывал у нее клаустрофобию и тоску по открытым пространствам. Ее часть Ноттинг-Хилла становилась все теснее; задние дворы, на которых прежде выращивали овощи, были забиты автомобилями, требовавшими ремонта, разобранными или просто брошенными ржаветь. Зеленым оставался только ее собственный садик. Конечно, здесь уже не было овощей; только газон, за которым легче ухаживать. Она еще могла позволить себе заплатить жившему по соседству Лерою за стрижку травы. Он дела это летом, раз в месяц, и то после неоднократных напоминаний. По улице летел мусор, образуя не видный отсюда курган у стены, отгораживавшей квартал от оживленной магистрали. Когда Венеция переехала сюда, такого не было. Зато были приличные магазины, пекарни, зеленные и мясные лавки, замечательная бакалея, торговавшая свежим маслом, большими головками сыра и сушеным горохом, который можно было зачерпнуть и насыпать в пакет из коричневой бумаги. Теперь здесь можно было купить только затхлое масло в жестянках и невкусный, заранее нарезанный хлеб. Лавки, торговавшие навынос итальянскими, индийскими и американскими продуктами быстрого приготовления, были не в счет. Раньше машину имел далеко не каждый; теперь же в любой семье имелось по три-четыре автомобиля, так что было трудно найти промежуток между припаркованными машинами, чтобы перейти улицу. Венеция никогда не могла понять, почему одни автомобили стоят на задних дворах, а другие на улице. Она спрашивала Лероя:

— Зачем людям столько машин?

— Старушка, — отвечал Лерой, — если тебе подворачивается возможность совершить сделку, ты ею пользуешься, вот и все. — У самого Лероя два автомобиля стояли на улице, а три — в саду.

— Мусорные крысы, — говорила ему сердитая Венеция. — Вы мусорные крысы, все до одного.

Но Лерой не обижался. Он никогда не обижался. Только смеялся и говорил:

— Такова жизнь, старушка. Такова жизнь.

Венеция думала, что так оно и есть. Она была старомодна и не интересовалась быстро менявшимися современными вкусами. Такова цена старости. Пожилой человек всегда оглядывается назад, потому что будущее непредсказуемо и пугающе коротко. Она оторвалась от жизни и отрывалась еще больше, оттого что почти не видела детей. Близнецы и Хилари более или менее поддерживали ее связь с окружающим миром, но, после того как Саманта сошлась с Пирсом, Венеция их почти не видела. Она хотела сказать Саманте, что скучает по ним, и попросить ее разрешить правнукам приходить почаще, но этого не позволяла гордость.