Книга Школа обольщения - Джудит Крэнц

Прежде чем сделать хоть одно телодвижение, Спайдер предупреждал каждую девушку:

— Наш роман будет коротким, детка. Со мной бывает начало, бывает середина, но никогда не бывает конца. Меня не интересует прочная, как в тюрьме, привязанность и вся эта чепуха об уникальных межличностных связях. Я не даю обещаний даже насчет завтрашней ночи.

— Паучок, душка, а что, если я скажу, что все в жизни когда-нибудь впервые случается?

— Ты не скажешь ничего, кроме того, что я слышал много раз. Единственное, чего я так и не смогу понять в женщинах, так это — почему они отказываются верить, когда им честно говоришь, что кое у чего абсолютно нет будущего. Разве можно выразиться еще яснее?

— Надежда цветет вечно, и все такое прочее… Отчего бы тебе не заткнуться и не трахнуть меня, Паучило? Без преамбулы запросто — с наслаждением и не торопясь. Я бы рискнула…

К моменту знакомства с Вэлентайн Спайдер успел дважды сменить место работы, выбравшись из темных комнат в иные помещения и практикуя в качестве ассистента при известных фотографах. За три года его имя в мире моды превратилось в нарицательное. Он горячо любил всех девушек, любил честно, чувственно, всем сердцем, и они это знали. Они слишком часто спали с мужчинами, которые много говорили о любви, но не любили по-настоящему. Когда девушка занималась любовью со Спайдером, это был для нее словно чудесный подарок ко дню рождения: ей было хорошо еще долгое время после того — она чувствовала себя настоящей женщиной.

В первые же месяцы пребывания в Нью-Йорке Спайдер обнаружил, что большинство фотомоделей не считают себя «настоящими женщинами». Почти никого из этих девушек не просили о свидании после выпускного бала. Когда мальчики в возрасте пятнадцати-шестнадцати только начинали оперяться, девочки к тому моменту бывали уже высокими, тощими и наиболее уродливыми среди своих одноклассниц, становясь объектами бесконечных насмешек, поводом для разочарования матерей, как бы хорошо их матери ни прятали свое разочарование. А к тому моменту, когда они обретали навыки ухода за своими лицами и выясняли для себя, что их чересчур высокие талии, отсутствие бюста и бедер делают их идеальными живыми вешалками для модной одежды, их самооценка неумолимо приближалась к нулю. Разумеется, некоторым из них посчастливилось еще в детстве быть хорошенькими в обычном понимании, и они принимали участие в конкурсах «Мисс подросток Америки», однако самые классные модели, самые интересные внешне, пребывали в уверенности, что настоящая женщина должна быть не выше ста шестидесяти пяти сантиметров, носить лифчики хотя бы среднего размера и с самого рождения уметь болтать с мальчиками, а еще лучше, если она ни разу не ударила ракеткой по мячу.

В период взросления почти все из них готовы были отдать что угодно, лишь бы их обнимали мужские руки. Спайдер давал им почувствовать, что ему нравится их обнимать, целовать, ласкать, тискать, поддразнивать, щипать, что ими можно даже восхищаться. Они все ему нравились: и долговязые техаски, все еще носившие на зубах пластинки и почти с религиозным усердием поправлявшие их между сеансами, и лихие девицы, любившие грязно выражаться, даже если это никого, кроме них, не шокировало, и близорукие, вечно терявшие свои контактные линзы в ворсе толстого ковра, и печальные двадцатичетырехлетние красавицы, ожидавшие двадцатипятилетия с ощущением конца света, и одинокие скиталицы, которых вывезли из Европы задолго до того, как они стали достаточно взрослыми, чтобы покинуть отчий дом. Он любил даже таких, которые не ели по целым дням и рассчитывали, что он купит им на ужин самый постный бифштекс. Дороже всего обходились Спайдеру именно они. Самые большие расходы он понес на качественных белках для сидевших на диете.

Прошли времена его сексуальной неразборчивости, подтверждавшейся на полу темной комнаты у Саковица: Спайдер понял, что больше всего ему нравится спать в постели, в постели женщины, в спальне женщины, ощущая запах женщины. Хотя он неплохо продвинулся в профессиональном плане, ему недоставало ощущения атмосферы женского жилья, он старался восполнить этот пробел, вдыхая запах женской квартиры, удерживая в памяти характерные детали быта той или иной модели. С блаженством вкушал он аромат талька, лака для волос, ловил запах подогретого телом дезодоранта. Особенно ему нравились неряхи, разбрасывавшие повсюду свои вещи, оставлявшие на полу нижнее белье, швырявшие в угол ванны мокрые полотенца, забывавшие свою обувь там, где он непременно об нее спотыкался; нравились недотепы в старых «любимых» банных халатиках, чьи мусорные корзины были полны косметических салфеток, а полочки над раковинами завалены наполовину использованной губной помадой, кисточками для теней. Все эти следы женского существования доставляли Спайдеру истинное удовольствие. Его сестры, с нежностью вспоминал он, составляли такую очаровательную компанию маленьких растреп. Как он восхищался их аппетитами во всем, будь то новые наряды другой сестренки или три подряд порции шоколадного мороженого. Для Спайдера наличие аппетита служило верным признаком женственности.

Единственным местом, где Спайдер никогда не занимался сексом, была его собственная комната. Он бы привел туда девушку, но только в том случае, если бы влюбился в нее. Однако Спайдер никогда не влюблялся. Его сладострастная душа, его чувствительное сердце упрямо принадлежали лишь ему одному. Он стал чутким, тонко чувствующим мужчиной и прекрасно понимал, что любит всех женщин вообще, всех вместе как вид. Его легкость в общении с ними отражала его внутреннюю недоступность, закрытость для любой из них. Он надеялся, что когда-нибудь влюбится в женщину, но этот день пока не настал.

А тем временем у него не было недостатка в куколках и была подруга — Вэлентайн, был ее по-парижски уютный чердак с трещинами на стенках, ставший для него прибежищем, местом, где хотелось побыть, если ему бывало особенно хорошо или, что случалось редко, скучно и хотелось поворчать. Гармония, которую умела создать лишь Вэлентайн, дарившая ему симпатию, откровенность в беседах и угощавшая вкусной едой, всегда приводила его в норму.

* * *

Однажды вечером, спустя несколько месяцев после их встречи, когда уже было выпито много бутылок вина, съедено много тарелок вкусного жаркого, приготовленного Вэлентайн, пролетело много часов за беседами, Спайдер без стука ворвался в комнату подруги.

— Вэл, черт возьми, где ты там? — выкрикнул он и замер в смущении, обнаружив ее в одном из глубоких, с оборками и складками, кресел. Утонув в пышной обивке, она держала зажженную сигарету «Голуаз Блю» в полуметре от лица и, закрыв глаза, с наслаждением вдыхала дым.

— Так вот в чем дело! Меня всегда мучило, почему это здесь попахивает французскими сигаретами, хотя сама ты не куришь. Оказывается, ты их возжигаешь, как фимиам. Ты прелесть! — Он обнял ее за плечи. Она в испуге открыла глаза, застигнутая врасплох, пойманная, как с поличным, со своей сентиментальной тайной.

— О-о, они и вправду пахнут Парижем. Хотя, конечно, ничто так не пахнет, как Париж, но ничего более похожего я найти не могу. А почему, Эллиот, ты не постучал, когда вошел?

— Я слишком взволнован. Послушай, у меня есть для тебя кое-что, передающее вкус Парижа — «Буланже брют».