Книга Высший пилотаж - Елена Ласкарева

— Так зачем меня мучить из-за пустяков? Мы не первый год знакомы, вы знаете прекрасно: на мне все зарастает, как на собаке.

На что последовал не менее философский ответ:

— Собака лает — ветер носит.

— Вы мучитель, — простонал Соколов. — Изверг! Садист!

— А вы — мазохист, Иоанн Алексеевич, — невозмутимо отозвался врач. — Вам нравится калечить свой организм.

— Ну попал в грозовую тучу, упал. Подумаешь! Бывает.

— А вот мы сейчас энцефалограммочку проверим. Может, у вас сдвиг. Не исключено, что в сторону суицидальных наклонностей.

— Типун вам на язык. По-вашему, я похож на самоубийцу?

— Очень, очень похожи. Я давно это замечал.

Тут доктор высунул язык и, сведя глаза к переносице, попытался разглядеть его розовый кончик:

— Типун не выскочил. Значит, я прав.

Валерий Сергеевич и впрямь напоминал Карлсона: он был мужчиной в самом расцвете лет, кругленьким, розовощеким, с короткими пухлыми ручками, с лукавым взглядом маленьких глазок.

«Пропеллера только ему не хватает, — говаривал Иоанн. — Но это не беда: одолжу, у меня-то этого добра предостаточно».

Соколов, смирившись, пробубнил:

— Чувствую, живым мне отсюда не выйти.

— Несомненно, если будете дергаться, — подтвердил врач. — А отвечать кому? Мне. Случись что — ваши ребятки меня линчуют. Так что будьте любезны…

— Ладно. Уговорили.

Иоанн прикрыл глаза. Тоска зеленая! Какая это скука — медицинское обследование. Кажется, что жизнь утекает из тела по этим проводкам… Ясно ведь и без мудреных приборов: никаких серьезных повреждений нет. А ребро — подумаешь, травма! На него даже гипс не надо накладывать.

Милый, добрый Карлсон! Он не понимает, что сейчас лучшим лекарством для пациента был бы отвар из трав, заваренный в большой эмалированной кружке. И чтобы поднесли этот напиток больному маленькие розовые пальчики. И чтобы шелковистый кончик светлой косы щекотал кожу, а яркие карие глаза застенчиво избегали встречи с его взглядом… Чтобы вместо накрахмаленных белых халатов рядом колыхались пышные оборки цветастого сарафана. А бретельки не прикрывали бы нежных плеч…

Ева… Святая Инесса… Мария.

Машенька Колосова.

…Тягач-катафалк приближался к цели своего скорбного путешествия. Эстакада уткнулась в высоченный глухой забор.

Тягач утробно засигналил — и часть забора бесшумно отъехала в сторону, освобождая путь. Оказывается, тут были автоматические ворота.

За оградой открылось обширное ровное пространство, похожее на полигон. Справа — большая плоская постройка ярко-голубого цвета — ангар. У его стены отдыхали, повернувшись к воротам хвостами, «Ми-2» и красавица «Алуэтта».

Слева — конструктивистское здание из стекла и бетона. Увидев прибывший катафалк, туда сразу побежали несколько гонцов.

Они взлетели по лестнице и ворвались в медицинский кабинет, где Карлсон обследовал Иоанна:

— Доставили!

Однако Соколов и сам уже услышал гудок. Не слушая больше возражений медицинского светила, он соскочил с лежанки и бросился к выходу как был: облепленный датчиками, обмотанный проводками.

Штекеры и клеммы повыскакивали из своих гнезд, приборы зашкаливало, какой-то сложный диагностический аппарат заискрил.

— Куда! Самоубийца! — заголосил Валерий Сергеевич.

— Пустяки! Дело житейское! — на бегу бросил ему Иоанн.

Обломки «Детройта» сгрузили на землю. Мужчины стояли вокруг погибшего биплана в суровом молчании.

Пожилой механик Даниил Семенович держался за рычаг управления, точно пытался прощупать человеческий пульс. Это не удалось, и механик констатировал смерть:

— Финита.

Он содрал с белой головы молодежную бейсболку. Все, кто был в головных уборах, последовали его примеру.

Соколов, босой, облаченный только в плавки и датчики, ощетинившийся проводами, вдруг опустился на колени и приник лбом к ветровому стеклу. Он не боялся, что выпачкается в машинном масле. Он привык к машинному маслу.

Люди с удивлением увидели, что его мощные плечи вздрагивают. Иоанн плакал.

— Дурит шеф, — тихо заметил кто-то из окружающих.

— Надо позвать Карлсона, — поддержал другой. — Пусть проверит: вдруг у Ионы сдвиг по фазе!

— А я его понимаю, — возразил третий. — Я тоже так ревел, в детстве, когда у меня сломался самокат.

— Так то — в детстве…

— Зато «Детройт» лучше самоката. Он летает.

— Летал, — поправили его, напомнив, что речь идет о покойнике. — Честно говоря, его срок вышел давным-давно, зажился старик.

— Об умерших — либо хорошо, либо ничего.

— Помолчим.

Помолчали.

А к ним уже колобком катился разъяренный Карлсон:

— Идиот! Параноик! Кретин с неустойчивой психикой!

Механик угрожающе шагнул ему навстречу:

— Вы о ком это, уважаемый?

— Сами знаете о ком!

К механику присоединились два вертолетчика — те самые, что забирали Соколова из «Солнечного»:

— Про нашего хозяина так… не принято. Нам это не нравится. Мы, знаете ли, можем обидеться.

Толстый Карлсон ничуть не испугался. Решительным движением пухлой ручонки он отодвинул в сторону рослых авиаторов:

— Для вас — хозяин, для меня — пациент. Ему нужен строгий постельный режим, ясно? А у него — пропеллер в заднице. Ну? Чего уставились? Ах как весело!

Летчики действительно начали пересмеиваться:

— Карлсон Ионе свой пропеллер одолжил!

У доктора был тонкий слух:

— Одолжил?! Он сам у меня его спер. И вставил себе в анальное отверстие. Думает, с высоты сигать без парашюта — все равно что плюшки воровать. А тут, дорогие мои, пахнет компрессией позвоночника и прочей прелестью. Я это утверждаю как опытный Карлс… то есть врач.

— Да он же здоров как бык, — растерянно проговорил механик, ошарашенный напором Валерия Сергеевича.

— И упрям как осел, — продолжил реплику смельчак доктор. — Ему надоели самолеты. Он хочет кататься в инвалидной коляске.

Иоанн тем временем поднялся. Лицо его снова было бесстрастно. Он даже слегка улыбался, слушая перебранку, вспыхнувшую по его милости.

Решил вмешаться:

— Валера, успокойся, мы все знаем твой девиз: «Лечиться, лечиться и лечиться, как говорил великий Гиппократ!»

Он поднял к небу руку, как некогда Ленин на многочисленных памятниках, и вдруг, резко побледнев, схватился за больной бок. Стиснув зубы, застонал и стал медленно оседать.