Книга Гонки на выживание - Хилари Норман

– Мы забудем эту ночь, забудем все, что ты сказала… Мы поговорим все вместе, ты сможешь объяснить Андреасу…

– Нет! Нет, Роберто. – Лицо Анны скривилось, ее губы дергались. – Я говорила всерьез. Я люблю тебя, но поступлю так, как сказала. Если ты не можешь убедить Андреаса, что он должен ехать учиться в Женеву, тогда я…

– Анна! Зачем ты меня мучаешь?

– Разве я тебя мучаю, Роберто? Разве я мучаю тебя? – повторила она тихо и печально. – А я-то думала, что мучаю только себя одну. – Анна беспомощно пожала плечами. – Я ведь многого не прошу, Роберто. Я только хочу, чтобы наш сын поступил в университет, как обещал. – Ее плечи устало поникли. – Это зависит от тебя, я тут бессильна.

В своем номере этажом выше Андреас налил еще один бокал шампанского той самой юной девице с золотистыми волосами, что улыбалась ему в ресторане.

– Твои родители знают, что ты здесь? – спросил он, поглаживая ее по плечу.

– Конечно, нет. Они думают, что я с Люсией в нашей комнате. Не беспокойся. – Девушка засмеялась. – Мы с сестрой всегда покрываем друг дружку.

– Еще шампанского?

– Знаешь, я и без выпивки нахожу тебя неотразимым. – Она поставила свой бокал, придвинулась к нему поближе и обхватила его лицо ладонями. – Ты удивительно хорош собой.

С этими словами она поцеловала его в губы долгим, но легким, дразнящим поцелуем, едва касаясь его рта.

– Погоди. – Андреас тоже поставил бокал, окунул пальцы в шампанское и нанес холодную жидкость на ее губы, а потом слизнул. – Так интереснее, чем просто пить.

Ее губы раскрылись, слились с его губами, маленький дерзкий язычок быстрым движением проник к нему в рот. Он завел руки ей за спину и начал возиться с «молнией».

– Давай я тебе помогу. Вот так, сними с меня кожуру… как с банана… – Она захихикала, и ее карие глаза заблестели.

Лифчика на ней не было, только крошечные шелковые трусики, ее тело оказалось упругим и загорелым, кожа туго, как барабан, обтягивала маленькие округлые груди и плоский живот. Она отбросила платье вместе с трусиками, потом подняла ноги, одну за другой, расстегнула резинки и, аккуратно скатывая трубочкой, сняла чулки.

– Теперь твоя очередь, – сказала она. – Я хочу увидеть тебя голым.

Он охотно подчинился и торопливо разделся, побросав одежду на ковер.

– Как ты красив, – прошептала она. – Я с тебя глаз не сводила во время обеда.

– А я думал, ты стесняешься, – засмеялся он и неуклюже попытался схватить ее, но она ускользнула.

– Ты слишком нетерпелив.

Андреас поймал ее, поцеловал глубоко и страстно, чувствуя прилив неведомой ему самому прежде силы. Никогда раньше он не чувствовал себя таким возбужденным и в то же время ощущал в себе удивительное самообладание. И дело было даже не в этой девушке, хотя она была прелестна и соблазнительна: его преобразила гонка, Гран-при в Монце. И еще ссора за обеденным столом. Ему тяжко дался разрыв с матерью, но то, что он ей сказал, назревало уже давно, и как только нужные слова были произнесены, у него стало легче на душе. Так хорошо он себя не чувствовал вот уже много месяцев.

15

В мае 1952 года, через неделю после дня его рождения (официально двадцать пятого, а на самом деле двадцать первого), Даниэлю Зильберштейну было предоставлено американское гражданство.

Он не думал, что это событие произведет на него такое огромное впечатление. Но по дороге на встречу с Леоном, Сарой и Роли, чтобы отпраздновать получение гражданства в ресторане Леона, он понял, что счастлив, по-настоящему счастлив!

Проезжая по 44-й улице, Даниэль увидел отель «Алгонкуин» и решил, что заслуживает выпивки, частного тоста наедине с собой перед встречей с друзьями. Кто еще мог разделить с ним эту радость, кто мог понять, что он чувствует, когда даже он сам не вполне понимал себя до этой минуты?

Он сразу же направился в маленький, уютный бар и заказал шампанское.

Даниэль откинулся на стуле, разглядывая посетителей. Боже, как он любил Нью-Йорк! Его безумную роскошь, неотделимую от чудовищной нищеты, его обитателей, способных использовать любой счастливый шанс, чтобы перебросить веревочные лестницы оптимизма через весь город, из трущоб до Пятой авеню, и взобраться по ним, как сделал и он сам. Нью-Йорк был городом бетона, стекла и стали, но он напоминал живое, дышащее животное, сознающее свою важность и неповторимость, он волновал Даниэля до глубины души. Потягивая шампанское, Даниэль погрузился в воспоминания.

Положив драгоценности матери в сейфовую ячейку банка «Чейз Манхэттен», где он открыл счет на свои первые двадцать пять долларов, Даниэль поначалу устроился в сырой однокомнатной квартирке, неподалеку от ресторана, в котором нашел работу.

Первое впечатление от Йорквилла навсегда врезалось ему в память. Его охватило тоскливое предчувствие, едва он впервые увидел немецкие вывески над витринами магазинов. В городе было так много беженцев, что его неофициально окрестили «Германтаун». Многие чувствовали себя уютнее среди своих, но Даниэль был недоволен: ему хотелось говорить по-английски, изучать новые обычаи, стать своим среди американцев. Однако его страхи мгновенно развеялись, как только он познакомился с Леоном и Сарой Готтсман, хозяевами ресторана. Леон был венгерским евреем, до прихода Гитлера он жил в Берлине и работал шеф-поваром в роскошном ресторане на Курфюрстендамм. Ему повезло, он вовремя успел уехать в Америку. Там он в первый же год воспользовался счастливым шансом и открыл ресторан, где предлагал посетителям смесь венгерской и немецкой, вернее, еврейской кухни. Сара Леви начала работать у Леона кассиршей в 1941 году, и уже через неделю они оба поняли, что созданы друг для друга. Сара стала не только женой Леона, но и его деловым партнером. Заведение Леона начало процветать. При малейшей возможности супруги нанимали молодых евреев, зная, как тяжело им приходится даже в Нью-Йорке, поэтому, прочитав рекламное объявление, помещенное в «Еврейской газете» адвокатом Мишеля Брессона, Леон ответил без промедления.

– Но у нас нет вакансий, – возразила Сара. – Мальчик приедет из Швейцарии, а мы не сможем предложить ему работу.

– Этот мальчик – повар, а не официант или мойщик посуды.

– На случай, если ты позабыл, у нас уже есть шеф-повар. Это ты!

– Ты сама все время твердишь, что я слишком много работаю. – Леон обнял жену. – Я хочу, чтобы этот мальчик стал моим помощником. Дела идут хорошо, мы можем себе это позволить.

Итак, Даниэль приехал к ним со своими сборниками рецептов, драгоценным радиоприемником и английским словарем. Как и Брессон до него, Готтсман вскоре всем сердцем привязался к своему трудолюбивому помощнику, научил его всему, что знал сам, а его жена окружила мальчика материнской заботой.

В первую неделю 1947 года Даниэль получил тревожное письмо из Швейцарии.