Книга Семейные тайны - Илона Хитарова

Блондин хищно улыбнулся, его странные зрачки сверкнули, как стеклянные глаза куклы:

— Лучше некуда. Вчера в доме Александра Николаевича случилась кража. Из секретера исчезли деньги. Валюта. Взять мог только кто-то из своих.

— Ого! А откуда такие сведения?

— Из самого надежного источника. Академик поделился неприятностью с Баженовым, Баженов был достаточно глуп и сболтнул об этом происшествии своей любовнице, а та сразу же решила обсудить ситуацию с моей женой. Они близкие подруги. — Когда блондин произнес последнее слово, в его интонации сквозила явная ирония.

— Да, актрисы не бывают бывшими… Твоя Галина спецагент, каких отыскать. Но согласись, что не обошлось и без везения — чистое совпадение, что Берта так быстро позвонила твоей супруге. Да и кто мог надеяться, что Баженов окажется таким идиотом и разболтает обо всем бабе.

— Никакого везения. Все закономерно. Для Баженова Берта уже давно — деталь интерьера. Что-то вроде комнатной собачки. Он так уверен в ее преданности, что ему просто не приходит в голову что-то от нее скрывать. А Берта страдает от его невнимания и совершенно не умеет заводить друзей, а потому очень дорожит вниманием Гали. Ну кто ей посочувствует, подарит новый жакетик или пригласит на вечеринку, как не моя жена? Естественно, как только у Берты появляется какая-то информация, которая может заинтересовать подругу, она тут же спешит ею поделиться… Как-никак лишний повод к общению.

— А Берта, случайно, не знает, кто виновник кражи? — В черных глазах кудрявого сквозила явная заинтересованность.

Берта не знает. Но это скоро буду знать я…

Глава 5

Александр Николаевич стоял у окна, вглядываясь в темный туман на набережной. Размытые пятна белых фонарей напоминали кляксы воды, оставленные на акварели. Тут и там виднелись черные пятна и линии, обозначавшие силуэты зданий, фонарные столбы и парапет набережной.

Было уже поздно, но спать не хотелось. А еще больше не хотелось уходить из своего кабинета. Он любил проводить эти тихие предутренние часы в своем «логове». В эти минуты он чувствовал себя защищенным от всего на свете, даже от смерти. Комната, где в течение всей своей жизни он собирал самые важные, нужные и приятные глазу вещи, казалось, оберегала своего хозяина. Книги и сувениры как будто превращались в сказочные обереги, а высокие книжные шкафы — в волшебные стены пещеры Аладдина.

Здесь было приятно думать. Александр Николаевич любил думать. «Думанье» было для него особым процессом, некоей формой наслаждения, превосходящей наслаждение от вкусной еды и сопоставимой разве что с занятием любовью. Впрочем, с годами он все большее предпочтение отдавал именно «думанью», соглашаясь с воспевшим старость философом — чем больше лет отсчитывало его тело, тем свободнее и счастливее становился дух. Жаль, что их невозможно совместить в одном времени — расцвет души и расцвет тела…

В последние годы у Александра Николаевича не часто возникали проблемы, достойные того, чтобы по-настоящему погрузиться в блаженное «думанье». Много было рутины, суеты. Часть проблем он «разгрызал» молниеносно, как семечки, пользуясь одним лишь жизненным опытом и знаниями и не привлекая интеллект…

Но сегодня перед академиком стоял вопрос, вполне заслуживавший полной концентрации его интеллектуальных усилий.

Александр Николаевич не стыдился признаться самому себе, что хотя с эмоциональной точки зрения кража денег была ему крайне неприятна, умом он воспринимал ее чуть ли не с удовольствием — наконец-то возникло что-то, над чем можно было поломать голову…

Иванов отпил из чашки глоток зеленого чая с жасмином — коньяка и кофе сегодня и так было выпито слишком много. Редкий зеленый чай, привезенный коллегами из Китая, был заначкой «для особых случаев» и хранился непосредственно в кабинете академика. Электрический самовар и подаренный художницей с Ломоносовского завода фарфоровый чайник позволяли Александру Николаевичу заваривать чай, не выходя на кухню и не нарушая своего уединения.

Академик перенес чашку с подоконника на журнальный столик и устроился в низком мягком кресле. Там уже были приготовлены изящный «паркер» и лист белой бумаги — непременные атрибуты его «думанья».

Александр Николаевич начал набрасывать на листке черточки, длинные линии и буквы, соединенные стрелками. Они должны были помочь ему найти ответ на главный вопрос: кто же взял деньги?

На секунду перо застыло над бумагой, а затем в углу листа начал появляться женский профиль, смутно напоминающий его жену, Лизу. Рисовал он неплохо. Еще в юности точный глазомер и уверенная рука помогали Иванову создавать как удивительно аккуратные и красивые чертежи, так и смешные шаржи на однокурсников. Впрочем, он был не силен в живописи — попробовал один раз в жизни, и то неудачно. Мир цвета, как и мир слишком горячих эмоций, был не его стихией…

Иванов рисовал и думал…

Могла ли Лиза взять деньги?

Александр Николаевич вспомнил Лизу такой, какой он увидел ее в первый день знакомства: русоволосая девушка, пришедшая устраиваться на работу лаборанткой. По анкете — 1943 г. рождения, 26 лет. Невысокая, тонкая, ухоженная, но неэлегантная. Чувствуется еле уловимый налет провинциальности. Костюм в сине-белую полоску украшен и разрезом на юбке, и лацканами, и множеством пуговиц. Явно сама придумала. Сшила или заказала у портнихи? К нему блузка — тоже сине-белая полоска, но немного другого оттенка и ширины. Москвичка бы так не оделась — взяла бы однотонную блузку… В синий цвет и украшения — серьги, бусы. Чувствуется — старалась, наряжалась. Хотела выглядеть скромно, но элегантно. Но не вышло, всего получилось слишком много — оттенков, деталей. Впрочем, он ее порыв все равно оценил, понял, что она хотела ему сказать своим внешним видом…

Лицо? Лицо интересное, может, чуть простоватое. Чудной красоты большой рот. Красные, сочные губы — или помаду удачно подобрала, или вообще только «гигиенической» подкрасилась, а цвет природный… А вот глаза подкачали. Небольшие, неяркие. Но смотрятся неплохо — подведены с толком. А волосы — вообще красотища: густые, русые, в «корону» убранные, да еще на плечи локоны падают…

Руки слишком усталые для ее возраста. Странно немолодые руки. Прачкой она, что ли, работала? Но с маникюром. Пальцы бледные — изо всех сил руки сжимает, чтобы не дрожали. Волнуется. Неужели ей так важна эта пустяковая работа? Впрочем, не пустяковая. Институт Иванова — это гарантия, что будешь обеспечен всю жизнь: тут и «оборонка», и космос, а в конкретном, бытовом выражении — путевки, премии, которые много больше зарплаты даже у уборщиц, продовольственные заказы и многое, многое другое…

Еще раньше, чем она пришла к нему, Иванов знал о ней многое. Думал, что знал. Надоевшая «подруга» кого-то из власть имущих, добросовестно «отслужила» в этом качестве свое и теперь пристраивалась «на должность» в качестве утешительного прощального подарка. Провинциалка, мечтавшая покорить Москву. Наивная красотка, заарканившая московского принца и оказавшаяся сто пятнадцатой звездой его гарема…