Книга Ферма - Том Роб Смит

В полдень началась гроза. Дождь лил как из ведра. Приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Фрея быстро устала и уже не могла ехать дальше. Промокшие до нитки, мы остановились и сошли с дороги. Войдя в лес, мы спрятали велосипеды, забросав их листьями и сучьями. Под комлем упавшей сосны я быстро соорудила шалаш. Мы залезли в него и подкрепились глазурованными булочками с корицей и соком красной смородины. С едой, которой, по моим расчетам, нам должно было хватить на три дня, мы почти покончили за один присест. Я то и дело спрашивала Фрею:

— Ты видишь тролля?

Она оглядывалась и качала головой. Мы промокли и устали, но, закутавшись в свои дождевики, были счастливы. Я подождала, пока Фрея заснула, и только потом смежила веки.

Когда я проснулась, было уже темно. Фрея исчезла. Я принялась звать ее, но ответа не было. Значит, тролль все-таки пришел за Фреей. Я заплакала, а потом испугалась, что он может вернуться за мной. Я бросилась бежать куда глаза глядят и бежала изо всех сил, пока не оказалась на берегу озера. Дальше идти было некуда. Я оказалась прижата к воде и была уверена, что тролль следует за мной по пятам. Сбросив дождевик, я вошла в воду и поплыла. Мне еще не попадались истории, в которых говорилось бы о том, что тролли умеют плавать. Они были тяжелыми, неуклюжими созданиями, а я для своих лет была очень хорошей пловчихой.

Но в тот вечер я заплыла слишком далеко, а когда наконец остановилась, то увидела, что еще никогда не оказывалась на таком расстоянии от берега. Огромные сосны отсюда казались совсем крошечными. Но, по крайней мере, я была одна. Поначалу эта мысль принесла мне утешение. Все-таки тролль не сумел догнать меня. Но уже следующая повергла меня в отчаяние. Я вспомнила, что лишилась подруги. Фрея исчезла, и когда я вернусь на берег, то останусь одна. Ноги у меня словно налились свинцом. Я очень устала. Сначала под воду ушел подбородок, потом нос, потом глаза, и наконец я погрузилась с головой. Я тонула, хотя и не собиралась умирать. Но сил плыть у меня больше не было.

Я шла ко дну. В тот вечер я должна была умереть. Но мне повезло. Хотя я находилась на расстоянии нескольких сотен метров от берега, глубина здесь оказалась небольшой. Отдохнув немного на илистом дне, я оттолкнулась ногами и вынырнула на поверхность. Глотнув воздуха, я вновь скрылась под водой. Отдохнув еще немного, я опять оттолкнулась от дна и, вынырнув на поверхность, сделала новый вдох. Я повторяла эту процедуру снова и снова, постепенно приближаясь к берегу. Вот таким непривычным способом мне и удалось вернуться на сушу, где я, обессилев, легла на спину и принялась смотреть на звезды.

Когда вернулись силы, я зашагала обратно через лес и наконец набрела на дорогу, но найти велосипеды не сумела. Промокшая насквозь, я поплелась домой. Впереди показались яркие фары какого-то автомобиля. Это оказался местный фермер. Он искал меня. Меня искали родители. Меня искали все, включая полицию.

Ложь

Когда меня привезли обратно на ферму, я повторяла снова и снова:

— Фрея мертва!

Я рассказала о тролле. Меня не заботило, что рассказ может показаться родителям выдумкой. Моя подруга исчезла, и иных доказательств не требовалось. Мой отец согласился поискать ее, потому что не знал, как еще успокоить меня. Мы приехали на их ферму. Фрея оказалась дома. Она была в пижаме, волосы ее были причесаны. Она была чистой и красивой, словно никуда и не убегала. Я попросила:

— Расскажи им о тролле.

И Фрея ответила:

— Никакого тролля нет. Я никуда не убегала. И я не дружу с этой девочкой.

* * *

Уважаемые доктора!

Я писала всю ночь. Это далось мне нелегко, и я очень устала. Скоро мы увидимся вновь. Мое время заканчивается, и я хотела бы немного поспать, прежде чем мы начнем обсуждать написанное, поэтому последующие события я опишу вкратце.

Услышав ложь Фреи, я несколько недель проболела и остаток лета провела в постели. А после того, как я наконец выздоровела, родители перестали отпускать меня гулять одну. Каждый вечер мама молилась за меня. Она опускалась на колени рядом с кроватью и читала молитвы, иногда по целому часу. В школе другие дети сторонились меня.

Следующим летом, в один из его самых жарких дней, Фрея утонула в озере, недалеко от того места, где мы вместе укрывались от грозы под ветками упавшего дерева. Я как раз купалась в озере, что и породило слухи о моей причастности к случившемуся. Дети в школе утверждали, что это я убила ее. Им казалось подозрительным, что у меня нет алиби. Эти сплетни распространялись от одной фермы к другой.

До сего дня я не знаю, поверили ли мои родители в то, что я невиновна. Они тоже спрашивали себя, уж не столкнулась ли я случайно в тот жаркий день с Фреей на озере. Ведь мы могли поссориться, она в запале назвать меня чокнутой, а я в ответ разозлиться настолько, чтобы утянуть ее под воду и держать, держать и держать ее там до тех пор, пока она уже не могла рассказывать обо мне лживых историй.

После этого начались самые тяжелые дни в моей жизни. Я сидела на верхушке высокого дерева, глядя на ферму Фреи, и думала, а не броситься ли мне вниз. Я пересчитывала ветки, которые мне предстояло переломать во время падения. Я представляла, как лежу внизу, у подножия, со сломанными руками и ногами. Глядя на землю, я без конца повторяла одно и то же: «Привет там, внизу! Привет там, внизу! Привет там, внизу!»

Но если я покончу с собой, все будут уверены, что это я убила Фрею.

Когда мне исполнилось шестнадцать, в свой день рождения, в пять часов утра, я ушла с фермы. Я бросила родителей. Я навсегда уехала из этого района Швеции. Я не могла жить там, где мне никто не верил. Я не могла жить там, где все считали меня виновной в совершении преступления. Я взяла с собой те немногие деньги, что удалось скопить, и поехала на велосипеде на остановку автобуса, изо всех сил налегая на педали. Велосипед я бросила в поле, села в автобус до города и больше не возвращалась обратно.

Искренне ваша,

Тильда

* * *

Я не выпускал листки из рук, делая вид, что все еще читаю их. Мне нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Никогда в жизни мать не выглядела такой одинокой, как та юная девушка, которую она описывала в своих воспоминаниях, добивающаяся любви единственной подруги. Выяснилось, что я настолько не любопытен, что передо мной во весь рост стал вопрос: а знаю ли я вообще своих родителей?

Мою любовь к ним постепенно сменилась безразличием. Оправданием мне может служить лишь то, что отец с матерью никогда не рассказывали о трудностях, которые им довелось пережить. Они хотели уйти от прошлого и построить новое, счастливое будущее. Не исключено, что свои действия я объяснял желанием не бередить их душевные раны. Но ведь я был их сыном, единственным ребенком — и одним-единственным человеком, который мог расспросить их об этом. Я принимал фамильярность за проницательность, а часы, проведенные вместе, стали для меня мерилом взаимопонимания. Хуже всего, я принимал комфорт как нечто само собой разумеющееся, пребывая в безразличном довольстве, и мне даже в голову не приходило полюбопытствовать, что скрывается под желанием моих родителей построить семейную жизнь, столь разительно отличающуюся от их собственной.