Книга Миссис По - Линн Каллен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как вы узнали, что мне хочется сбежать?
– Это понимали все, кроме Гризвольда.
– Боже, неужели я настолько прозрачна?
– Нет, это он настолько невыносим.
Мы обменялись короткими улыбками. Потом я, не зная, куда девать глаза, понюхала подснежники. Мистер По разглядывал книги, словно в поисках какой-то определенной. Внезапно он сказал:
– Я рад, что мы нашли минутку, чтобы поговорить. Я много думал о нашем предыдущем разговоре.
Я подняла глаза.
– О том, чтоб пригвоздить душу к холсту.
Я засмеялась:
– Боюсь, сейчас это прозвучало довольно мрачно. – Он спокойно смотрел, будто ожидая, чтоб я настроилась на серьезный лад. – Пожалуйста, продолжайте, – сказала я. Знает ли он, как тревожит меня взгляд его глаз, в окантовке темных ресниц.
– Несколько лет назад я написал рассказ, – сказал он, – «Овальный портрет», о художнике, который писал портрет своей молодой жены. Та день за днем позировала мужу, потому что он старался сделать свою работу безупречной. Понимаете, он хотел добиться того, что не удалось еще ни одному художнику: чтоб в портрете была подлинная жизнь. Он работал неделями, месяцами и вот наконец увидел, радуясь и не веря своим глазам, что портрет стал таким же живым, как его прекрасная возлюбленная. Казалось, ее душа воплотилась в этой картине. Он поворачивается к жене, чтобы поделиться ликованием от этой неслыханной удачи и показать свой шедевр. Но, увы, она мертва.
По спине у меня пробежала дрожь.
– Теперь вы понимаете, почему ваше заявление так меня впечатлило, – сказал он. – Ведь я фактически написал об этом рассказ.
– Это совпадение.
– Так ли? Уверен, большинство сочтет, что так оно и есть. Но найдутся и те, кто скажет, что это вовсе не совпадение, а свидетельство взаимодействия двух душ.
– Я не уверена, что верно вас поняла.
– Да и кто понял бы, по правде говоря? Во всяком случае, до конца. В мире не существует слов, обозначающих те области, частью которых являются наши души. Тем не менее, мы плаваем в субстанции этих иных измерений, они текут в нас, сквозь нас, над нами, омывая нас своим светом. Время от времени перед нами брезжат их проявления. Станем ли мы игнорировать их, противиться им? Или мы их примем?
– А у нас есть выбор?
– Да.
Я понюхала подснежники, и сердце мое забилась быстрее.
– Что, если человек их примет? Что тогда?
– Тогда он встретится с ними лицом к лицу.
Я медленно подняла на него взгляд. Он ждал этого.
Ничто в моей прошлой жизни не подготовило меня к тому, чтобы так глубоко, так непосредственно воспринимать другого человека и противиться этому восприятию, так проникнуться чьей-то сутью, как я сейчас прониклась его. Я ощутила боль и радость мужчины, что возвышался надо мной, и в тот же миг меня настигло потрясение от такого обнажения самого сокровенного в его внутреннем устройстве. Слишком много для меня, слишком тяжело.
Я отвела взгляд, взволнованная и возбужденная.
Когда я снова подняла глаза, его взгляд уже не был таким пристальным.
– Извините меня, – сказал он.
– Нет нужды. Я горжусь тем, что вы поделились со мной своими идеями.
– Это не просто идеи.
Мы опять на мгновение встретились взглядами, и меня до кончиков пальцев ног пронзила дрожь. За стеной плакала виолончель. Он вздохнул:
– Виргиния очень больна.
– Из-за вашей сегодняшней поездки?
– Нет.
Он больше ничего не добавил, и я сказала:
– В прошлый раз мне показалось, что она меньше кашляет. Вы не должны так волноваться. Она молодая, сильная, она обязательно поправится, вот увидите.
Его лицо было бледно.
– Поправится ли?
В передней появились мисс Фиск и мисс Олкотт.
– А-а, вот вы где! – воскликнула мисс Фиск. Ее белокурые локоны колыхались. – Мистер По, мы подумали, почему бы вам не прочесть своего «Ворона»? Мисс Линч сказала, что вы можете согласиться, если мы любезно попросим вас об этом.
– Сегодня как раз идеальный для этого вечер, такой мрачный, – сказала мисс Олкотт, глядя мечтательными телячьими глазами.
– И мисс Линч сказала, что она приглушит свет. – Мисс Фиск вздрогнула. – Так будет страшнее.
Мистер По посмотрел на меня.
– Ваша аудитория ждет, – легко сказала я.
Он позволил увести себя из ниши, а я осталась, слушая доносящийся сверху приглушенный шум детских голосов, задающих вопросы рассказчице. Как бы странно это ни звучало, я чувствовала, что мистер По все еще присутствует здесь. Почему он именно меня выбрал в качестве наперсницы? Я была польщена, хоть я и понимала, что это неправильно. Но как могла я противиться установившейся между нами не выразимой словами связи? Я жаждала ее, даже когда от нее уклонялась.
– Фанни! – Ко мне спешила Элиза. – Вот ты где! Я искала тебя. По собирается читать стихи, ты идешь? – Она уставилась на цветы у меня в руку. – Это те самые подснежники?
– Их послала мне миссис По.
Честное лицо моей подруги омрачилось, она нахмурилась.
– Странно. Я слышала, что принести подснежники в дом – не к добру. Говорят, это к смерти. – Увидев выражение моего лица, она потянула меня, заставляя подняться на ноги. – Не бери в голову, это всего лишь старые бабьи сказки. Пойдем, пока мы не пропустили мистера По.
Это было первого апреля, в День дурака. Именно дураком – вернее, дурой – я себя и ощущала. Беспросветной, круглой дурой. На протяжении нескольких дней после вечера у мисс Линч я, понимая всю абсурдность своих надежд, тем не менее, ждала вестей от мистера По. Мне казалось, что он в любую минуту может постучать в дверь. Он же не знает, где ты живешь, увещевала я себя. Потом я вспомнила, что на самом деле у него есть адрес Элизы, который я сообщила в письме со стихами для журнала. Но даже если так, и он примет мои стихи к публикации, зачем ему сообщать об этом лично, когда вполне достаточно написать письмо? Мистеру По совершенно незачем утруждать себя такими дальними походами.
Тем не менее, сидя с пером и бумагой за обеденным столом в цокольной гостиной Элизы и якобы сочиняя стихотворения, я вдруг каким-то необъяснимым образом почувствовала, что мистер По идет сюда. Словно я знала, что он думает обо мне и ничего не может с этим поделать, словно наши души взаимодействуют в тех странных измерениях, о которых он писал.
Определенно, дело было не только в моем воображении. Я окинула взглядом комнату. Могу ли я не чувствовать, как беспокоится обо мне Элиза, когда она сидит с шитьем на диване, а у ее ног играют оловянными солдатиками ее сыновья? Могу ли не чувствовать, как отстранена от всех нас горничная Мэри? Хоть она и сидит тут же у стола, подкидывая на коленях крошку Джона, ее душа блуждает где-то далеко, быть может, на просторах ее родины. Могу ли не ощущать любовь Винни к ее кукле, которую она наряжает в новое, сшитое Элизой платье, или дискомфорт Эллен от пребывания в чужом доме, дискомфорт, который она ощущает даже сейчас, сидя с книжкой в большом мягком кресле?
