Книга Перехлестье - Алена Алексина

Тот дар, что обрушился на беглого колдуна в избушке умирающей ведьмы, дар, который он схлопотал, оттолкнув девчонку, и подставившись, не поддавался контролю. Оглянувшись, Глен смерил тяжелым взглядом спящую девушку. Каштановые кудри разметались по подушке, лицо кажется трогательно безмятежным… Просто пастораль — невинная пастушка на отдыхе! Колдун хмыкнул. Еще бы она не понравилась дэйну! Такая хорошенькая.

При воспоминании о дэйне, всплыл в памяти и недавно подслушанный разговор. Темная сторона магии всколыхнулась. Надо выйти. Нужно донести до колдунов города то, что стало известно Глену, нужно спасать людей, нужно заставить сопротивляться. Сейчас, когда им всем уже нечего терять, мало кто откажется…

— Не мельтеши, — этот приказ, отданный сонным голосом, заставил его замереть. — Успокойся. Голова от тебя болит уже.

Лишь во сне она слышала его и воспринимала, как равного. Лишь во сне с ним разговаривала. Как же это злило! Маг шагнул вперед, чтобы разорвать, наконец, нити, связывающие их мысли, когда девушка вдруг улыбнулась. Так ласково, с такой добротой, пониманием и с толикой лукавства… так, как не улыбалась никому. Злоба схлынула, оставив после себя лишь оцепенение. И через это оцепенение, наконец–то, пробился еле слышный зов… зов, который мужчина не мог оставить неуслышанным.

— Мне нужно идти, — тихо сказал он.

— Куда–а–а? — капризно поинтересовалась спящая. — Ну, куда тебя несет?

И она потерлась носом о край одеяла:

— Нечего шастать по ночам. Спи.

— Нет.

Снова сопение. На этот раз попыталась спрятаться под подушку и еще пробубнила оттуда:

— Отстань. Мне твое бухтение спать мешает. Завтра вставать рано.

— Мне надо идти, слышишь? — он начинал злиться, вот же строптивая кобыла!

— Сам ты "кобыла".

— Ей нужна помощь! — прошипел Глен, склоняясь над ложем.

Глубокий вздох. И согласный кивок.

— Ладно. Топай. Только не зуди. Я хоть высплюсь.

* * *

— Твою ж систему! Одно дело — топографический кретинизм — право с лево перепутать, свернуть не туда, дорогу обратную не запомнить. Но совсем другое — кретинизм врожденный. Это все равно как потеряться на детской площадке. Стоишь такая — справа песочница с грибком, слева качели в виде слоника, напротив твой дом, а ты потерялась. Как такую барышню назовут? Цензура не позволяет говорить правду. А кретинка — это слишком ласковое слово, совершенно не отражающее глубинную суть явления.

Вроде и головой не билась, и в детстве не роняли, но вот поди ж ты — кретинизм растет и развивается. Нет, мало путешествий между мирами, решила еще найти на свою толстую… — Василиса осеклась, огляделась, и продолжила:

— На свои нижние 110 сантиметров новых приключений. Зачем? Вот зачем ты решила прогуляться перед сном? Вася, я тебя не понимаю. Ты в своем–то городе периодически плутаешь. А уж здесь? Вот как меня угораздило связаться с тобой, такой дурой? Как теперь обратно идти? А самое главное — куда? Где это "обратно" впереди или сзади? Справа или слева? Где?

Девушка огляделась, чтобы еще раз убедиться в том, что жизнь преподнесла ей пренеприятнейший сУрпрЫз.

Стряпуха стояла в темноте незнакомого переулка. Ни огонька, ни искорки, ни фонаря. Ни–че–го. Если идти, так только наощупь, да и то неизвестно куда. К тому же, наощупь идти не хотелось. Кто его знает, чего там нащупаешь, может, сама не рада будешь? В итоге, Лиска не нашла ничего лучше, чем просто сесть на порог ближайшего дома и начать диалог с самой собой.

Привычка полезная, заставляет мозг работать, да и зловещую тишину ночи разбавляет. О том, что кто–то, исполненный вовсе не рыцарских побуждений, может выйти на ее бормотание, девушка не думала, то ли в силу усугублявшегося кретинизма, то ли в силу необъяснимой уверенности в том, что не для того она в этот мир попала. А, следовательно, кто–то должен ее спасти. Вот так вот ворваться в тишину ночи на горячем боевом коне, подхватить на руки, забросить в седло и помчаться в рассвет.

Хм, нужен крепкий рыцарь, чтобы, когда подхватывать будет, поясницу не сорвал. А то этак подхватит, а на лошадь забросить уже не сможет — разобьет параличом в форме буквы Зю. И чего тогда с ним делать тут?

— С другой стороны… — отвлеклась девушка от мыслей о рыцаре, — я тут уже почти месяц. Вроде пока никто меня не находит, мир спасать не заставляет. Может, про меня забыли? Или хуже того… я тут вообще по ошибке?

От этой свежей и, несомненно, отрезвляющей мысли Василису прострелило похлеще, чем ее воображаемого рыцаря. Девушка с отвисшей челюстью смотрела в темноту и обдумывала пришедшее в голову откровение. По ошибке…

Это что ж значит? Придется спасать себя самой?!

Осознав всю тщету рассуждений заблудившаяся кухарка горестно вздохнула и подтянула колени к груди. Двигаться не хотелось. К тому же… чего суетиться–то? Можно ж просто пересидеть тут до утра, а с рассветом заняться поиском обратного пути. Опять же люди на улице появятся, кто–нибудь уж точно знает, где находится Багоев "Кабаний Пятак", а значит, что–то, да решится.

Ночь была теплая, хотя и темная, ветер приносил запахи листьев, земли, травы… Девушка вдруг поняла, что наслаждается.

— А может, и нет у меня врожденного кретинизма, — задумчиво проговорила она, прикрыв глаза и приваливаясь плечом к столбикам чужого крыльца. — Так, легкая форма глупости…

Перехлестье. Василиса и незнакомец

Есть безмятежное очарование в раннем городском утре. Улицы еще пусты и бледно–розовые краски рассвета несмело ложатся на крыши домов, кроны деревьев и мостовые, а робкий туман скользит по переулкам, медленно растворяясь. И тихо–тихо…

Васька дремала, зябко обхватив себя за плечи, и ждала, когда прохладный ветерок донесет до нее отзвук чьих–нибудь шагов. Нет, ну должен же хоть кто–то тут пройти?! Однако слышно было только шелест листвы, да поскрипывание деревянного флюгера на крыше соседнего дома. Незадачливая искательница приключений поерзала на ступеньках, шумно зевнула и собралась уже снова погрузиться в полудрему, когда вдруг…

Где–то совсем близко мяукнул котенок. По улице эхом разнесся тонкий придушенный писк, какой животное издает, если ему прищемят хвост или наступят на лапу. Стряпуха мгновенно вскинулась на своем насесте и огляделась. Странно. За все то время, что она провела в этой диковинной реальности, кошки на глаза не попадались ни разу.

— Я тебя, чучело неблагодарное, научу уму–разуму!

ТРЕСТЬ!

Василиса подскочила. Звук тяжелой затрещины вывел ее из состояния созерцательного оцепенения.

Снова жалко мяукнуло существо, принявшее на себя удар. Живо оно там или нет, но спасение все равно летело к нему, колышась всем телом. Лиска кинулась на звук с проворством, несвойственным ее комплекции, а самое главное — ее топографическому кретинизму.