Книга Иностранные связи - Элисон Лури

Теперь, спустя шесть лет, Пози уже слегка поднадоели и Лейтон, и овца, и безделушки, и славные предки. Отправить бы их на чердак, а вместо них устроить что-нибудь посовременней. В последнее время Пози то и дело думает, что было бы славно обставить библиотеку заново, с помощью Нади Филипс, в стиле тридцатых годов: низенькие белые диванчики, столики из лакированного дерева и нержавеющей стали, зеркала с гравировкой, яркие подушки, лампы и вазочки в стиле ар деко.[4]

Сейчас хозяйки в библиотеке нет — она в детской, пьет чай с двумя маленькими дочками и гувернанткой. В библиотеке один Фред Тернер, и он очень расстроился бы, узнав, что викторианская обстановка доживает последние дни. Фред стоит у окна с малиновыми плюшевыми занавесками до пола, украшенными длинной бахромой, смотрит вниз, на газон — еще достаточно светло, чтобы разглядеть, как на круглой клумбе у дорожки, посыпанной гравием, теснятся нежные желтые нарциссы, — и его переполняет бурный восторг и изумление. Почему я здесь, в этом безупречном викторианском поместье, в туманной весенней Англии, а не в современной Америке, на севере штата Нью-Йорк, где начало апреля — это холодная, седая зима? Как будто чудесным образом перемешались жизнь и искусство и я очутился в романе Генри Джеймса, фильм по которому смотрел два месяца назад с Джо и Дебби Вогелер. Как далеки сейчас от меня они со своими жалобами на Лондон! Как неглубоки и отрывочны оказались их представления об Англии — словно какой-нибудь телесериал по классическому роману.

Несколько недель назад Фред попал в мир, о котором раньше знал лишь по книгам, в мир переполненных зрительных залов, блестящих премьер, неторопливых изысканных воскресных обедов в Хэмпстеде и Холланд-парке, пышных званых ужинов с иностранными гостями на Коннот-сквер и Честер-роу. Он побывал за кулисами студии Би-би-си в Илинге и в редакции «Санди таймс», повстречал немало людей, о которых раньше только читал в журналах и учебниках. И что самое удивительное, некоторые из них, похоже, считают его другом или по крайней мере хорошим знакомым, помнят, что Фред пишет о Джоне Гее, интересуются его успехами, рассказывают ему, как близкому человеку, о своих неприятностях с критиками или несварении желудка. (Зато другие, если честно, знакомятся с Фредом на одной вечеринке, а к следующей уже не помнят, как его зовут, — что, впрочем, в этих кругах дело обычное.)

В начале романа с Розмари Фред удивлялся, откуда среди ее знакомых столько знаменитостей. Оказалось, она и сама в некотором роде знаменитость, хотя Фред никогда прежде о ней не слыхал. Розмари играет одну из главных ролей в «Замке Таллихо», популярном комедийном сериале о жизни аристократов в поместье, поэтому ее знают в лицо миллионы британских телезрителей и с ней то и дело кто-нибудь заговаривает в магазине, ресторане или театре («Простите, вы случайно не леди Эмма Талли? Я просто в восторге от сериала и обожаю вашу героиню!»). Вот и получается, что в лицо ее знают лучше, чем многих ее друзей, более знаменитых, но далеких от театрального мира.

Фред с тех пор понял, что такая слава Розмари приятна, но недостаточна. Он замечал, как сияет Розмари при виде очередного поклонника — будто внутри у нее вспыхивает лампочка в двести ватт. С другой стороны, она не раз говорила, что ей до смерти надоели и леди Эмма, и прочие милые дамы, которых приходится изображать на экране.

— Я мечтаю, — как-то призналась она Фреду, — играть в театре «великие трагические роли» — Гедду Габлер, Бланш Дюбуа, леди Макбет, — пока еще не поздно. Я могу играть их, Фредди, знаю, что мне это по силам, — уверяла она. — Я знаю, что значит быть жестокой, кровожадной, сгорать от ненависти. («Если она и знает, — возразил про себя Фред, — то разве что каким-то шестым чувством».) Все это живет во мне, Фредди, поверь. Не веришь? — добавила она, повернувшись к Фреду и глядя ему прямо в глаза.

Прижав ее к себе, Фред улыбнулся, покачал головой.

— Думаешь, мне не по плечу такие роли? — Между светлых, изогнутых бровей Розмари появилась складочка, точно ее больно ущипнул невидимый злой дух.

— Что ты! Верю, ты можешь все, — успокаивал ее Фред. — Я знаю, что ты молодец, так все говорят. Уверен, ты сможешь играть что угодно.

Но режиссеры не спешат поручать Розмари такие роли. Если ее просят играть в театре — не так часто, как ей бы хотелось, — то всякий раз это легкая комедия: Шоу, Уайльд, Шеридан или Эйкбурн.

— Все дело в том, — объяснил Фреду друг Розмари Эдвин Фрэнсис, — что она не похожа на трагическую актрису. Голос у нее слишком высокий и нежный, и от нее не исходит мрачная сила. Можете представить Розмари в роли леди Макбет? Нет, серьезно: «Чтоб нож не видел ран, которые он нанесет, и небо напомнить не могло: остановись!»[5]— продекламировал Эдвин приятным, слегка сюсюкающим голоском, которым Розмари изображает леди Эмму. — Никому и в голову не придет, что она замешана в убийстве. Скорее уж решат, что она задумала разрезать торт на благотворительном празднике.

Хотя Фреду не по душе, что Эдвин иногда посмеивается над Розмари, он в самом деле не может представить ее в роли леди Макбет, не представляет он ее и жестокой, кровожадной — пусть даже на сцене. Желание Розмари играть трагических героинь до сих пор остается для него загадкой.

Еще одна загадка для Фреда — ужасающий беспорядок в ее хорошеньком домике в Челси. С первого взгляда просторная гостиная кажется весьма изысканной, хотя и видавшей виды. Но вскоре, особенно при дневном свете, становится видно, что окна давно не мыты и засижены мухами, подоконники черны от сажи, позолоченные рамы картин облупились, атласная, серая в полоску, обивка мебели выцвела и вся в пятнах, на столиках красного дерева — следы от стаканов и сигарет. Повсюду смятые газеты, липкие стаканы, грязные чашки из-под кофе, пепельницы с окурками, коробки из-под сигарет и брошенная одежда. Внизу на кухне и наверху в спальне и того хуже: шкафы забиты всяким хламом, а туалеты не всегда чистые. Уму непостижимо, как Розмари умудряется выходить из этого хаоса такой чистой и прекрасной, а еще одна тайна — как она может жить в такой грязи.

Понятно, что Розмари не умеет вести хозяйство, думает Фред. Да и ни к чему ей учиться, но почему бы не нанять прислугу? Согласны с Фредом и друзья Розмари. «Ей нужна, — объясняла сегодня Пози Биллингс, когда показывала Фреду свой заботливо ухоженный сад, — приходящая домработница. Крепкая, порядочная женщина, которая приходила бы по утрам убирать, покупала бы продукты, стирала, готовила, чтобы Розмари пореже обедала в ресторанах». Если Фред уговорит Розмари нанять прислугу (Пози знает в Лондоне одно надежное агентство), он сделает доброе дело.

— Ладно, — согласился Фред, остановившись рядом с Пози перед длинной клумбой из многолетних растений — земля вокруг нее была посыпана крошкой из коры, сквозь которую пробивались опрятные крокусы и мышиные гиацинты. — Так и быть, постараюсь.

Но убедить ее будет нелегко, думает он сейчас, представляя Розмари в постели в «розовой комнате», где они расстались четверть часа назад. Золоченое резное изголовье огромной кровати обито атласом в цветочек, Розмари лежит под стеганым покрывалом того же цвета. На ней ночная рубашка из тонкого шелка цвета слоновой кости, с полупрозрачными кружевными вставками в виде бабочек; пепельно-золотистые локоны разметались по бледно-розовым простыням с оборками. Ночник с шелковым абажуром льет алый свет на ее нежную кожу, на серебристо-розовую старомодную мебель, французские гравюры на стенах, серебряную вазочку нарциссов на ночном столике рядом с перевернутыми флаконами и груду сброшенной одежды на обюссонском ковре.