Книга Фердинанд, или Новый Радищев - Я. Сенькин-Толстый

Но в годы перестройки, когда советская власть стала заметно слабеть и дряхлеть, шалости на дороге возобновились — видно, не иначе разбойные инстинкты местных жителей в годину смуты вновь пробудились. Пару раз грабанули тут путников, и тоже весьма хитрым способом: съезжает потихоньку к мосту (дорога, как всегда, здесь бывает, согласно местному наречию, «горазд плоха») «жигуленок» с дачниками, и путешественники видят, что у самого моста, на сырой земле лежит будто дивная райская бабочка, раскрытый японский зонтик — вещь тогда редкая и желанная. Наверное, случайно из проехавшей накануне машины выпал сей восточный сувенир. Простодушный дачник желает его подобрать для вручения любезной супруге, сидящей рядом. Он останавливает машину, выходит, наклоняется к зонтику, а зонтик этот вдруг мгновенно складывается, а за ним — жуткая морда уркана с огромным буздыганом, который и обрушивается на прикрытый лишь панамкой череп путника!

Словом, дорога здесь всегда пуста, прохожих на ней будто и вовсе нет, дай Бог проедут три-четыре машины в день, да и то они пронесутся опрометью мимо дурного места, поднимая желтую пыль… В прошлом году рано утром, возвращаясь в Петербург, я и сам тут тоже сильно перенервничал. Почти на дне оврага нагнал я странную повозку: рыжая лошадь, в нее запряженная, медленно плелась по дороге произвольными зигзагами, вожжи волочились по земле, а в телеге спали мужик и баба, свеся головы по разные стороны. Сигналю звуком и светом, двигателем реву — все трое никак не реагируют на мои шумные сигналы. Не иначе, с гулянки или похорон едут, а может, и мертвы? Дорога узка — никак мне повозку не объехать. В таком походном порядке наша группа спускается почти к самому мосту через Севку. И тут меня пронзает мысль: «Мама родная! Хитро придумано, сейчас нас будут брать и мочить!» Правда, на этот раз обошлось: лошадь подалась вправо, тут я через лужу обогнал проклятый экипаж, да как и дунул что есть мочи в гору, к Сорокину, от греха подальше.

Вокруг расстилается бывший партизанский край — болота, непроходимые, дремучие, глухие леса. И названия деревень тут под стать: Глуховка, Большие и Малые Гнилки, две Черные Грязи, Загрязье, Грязивец, Грязищи, Мхи, Красное (есть и Черное, Горькое) Болото, Лютые Болоты, Заболотье, Ямищи и, наконец, Засосье. Здесь раскинулись места давних боев партизан с карателями. Но бои эти не были беспрерывными, и не часто герои (по словам автора статьи в местной газете) «бросались вперед, на бегу поливая свинцом удиравших фашистских наглецов». Если посмотреть опубликованный в «Псковских хрониках»[54]«Внутренний распорядок дня партизанского отряда» военных времен, то окажется, что после Обеда (17.00–18.00) партизаны только и делали, что отдыхали:

«Свободное время — 18.00–19.00.

Культурно-массовая работа — 19.00–20.30 (это что — разучивание партизанских песен и стихов? — Я.С.)[55].

Вечерняя поверка — 20.35–20.50.

Вечерняя прогулка — 20.50–21.30 (этот пункт особенно умиляет — так и видишь эту партизанскую прогулку по окрестным буреломам и клюквенникам, ведь не по околицам же оккупированных захватчиками деревень гулять с гармошкой и боевыми подругами?[56]— Я.С.).

Подготовка ко сну и Отбой — с 22.00».

Да и утром распорядок неплох:

«Подъем — 7.00–7.10 (эх, не рано встает партизана! — Я.С.).

Физзарядка — 7.15–7.45 (полчаса, как у нашего атлета-президента. — Я.С.).

Утренний туалет — 7.45–8.00 (сами знаем, не очень-то рассидишься в кустах, накомарники придуманы, увы, только для головы. — Я.С.).

Утренняя поверка — 8.00–8.15.

Политинформация — 8.20–9.10.

Завтрак — 9.15–10.15 (завтракают целый час, кого такого ядят-то[57]? понятно также, почему политинформация раньше завтрака — иначе партизаны будут неприлично храпеть под цитаты из „Краткого курса“, а так — только урчат животами, как бы одобряя бессмертные строки. — Я.С.)».

Наконец-то в распорядке обозначено то, ради чего они залезли в леса и кормились за счет местного населения (у которого, как известно, партизаны отбирали скот и продукты, а взамен давали расписку, которую надлежало для получения компенсации предъявить властям по окончании войны, так сказать, после дождичка в четверг):

«Дневные занятия и работа — с 10.20 до 16.20».

Впрочем, отметим, что, судя по распорядку, партизаны тоже немного перетруждались на подрывах поездов и прочих террористических акциях — всего-то шесть часов и это в стране, где с началом войны отменили обычную рабочую неделю и исчезло понятие сверхурочных, выходных, отпускных и т. д. И кто же устраивал ночные диверсии, если с 22.00 до 07.00 партизаны, согласно распорядку, крепко спали? Военную страду завершает, естественно: