Книга Даун - Михаил Ремер

Это не значит, что со мной совсем перестали проводить время. Нет! Бабушка часто листает со мной старые фотоальбомы. Смотрит картинки. Радуется. Показывает их мне. Я радуюсь вместе с ней.

Я люблю эти картинки. Особенно старые. Те, что черно-белые. Стоит только чуть-чуть постараться – и они оживают.

Вот папа и мама где-то высоко в горах. Они играют в снежки. Вот мама со своими подругами. Они жарят мясо. Вот папа и мама с коляской. Это – Сережа. Он старше меня. Мама заботливо поправляет ворот его куртки. Папа смотрит на маму. Каждая фотография – частичка жизни.

Вот Сережа рядом с новогодней елкой. Он одет в белую рубашку и почему-то очень серьезный. Почему? На Новый год все должны быть веселыми. И в новогодних костюмах.

А вот снова мама. Она держит за руку Сережу. У мамы большой живот. Там – я. Я скоро появлюсь на свет. Осталось совсем чуть-чуть. Мама светится от счастья. Я ощущаю это. Вот снова папа и мама. Она стоит с цветами и смотрит на папу. Папа приложил ухо к маминому животу. Они оба счастливы.

Дальше нет почти ни одной фотографии, где родители радостные. Вот они с коляской. Это уже я. Папа растерян. Я чувствую это. Нет, он улыбается, но я вижу, что эта улыбка ненастоящая. Он смотрит куда-то в сторону. Улыбается мама. Она рада, что появился я. Она единственный человек, который по-настоящему любит меня. Мама, Оля и бабушка. Мама моей мамы.

Вот я с бабушкой. Она усадила меня на колени и придерживает, чтобы я не упал. Мне уже пять лет. Дальше со мной кроме мамы никто не фотографировался.

Потом пошли фотографии цветные. Их делали Сережа и папа. Нет почти ни одной, где бы не было кого-то из них. Они везде. Они закрывают собой почти все в кадре. А еще они не по-настоящему улыбаются. Я не люблю эти карточки. Они не живые. Совсем. Здесь все замершие в каких-то неправильных позах. Словно думали, как бы им встать, чтобы на кадре выглядеть получше. У них ничего не получилось. Оживи вдруг картинка – они бы продолжали стоять так и дальше.

Бабушка понимает меня. Она тоже не очень любит эти картинки. Она предпочитает смотреть старые. Или те, что делала Оля. Они тоже цветные, но красивые. Красивые и живые. Бабушка видит, что мне эти карточки тоже нравятся. Поэтому она показывает их мне. Мы вместе оживляем эти старые карточки. Снова и снова. Мы живем вместе с молодыми папой и мамой.

Сегодня мы с бабушкой идем в поликлинику к маме. Я не люблю это место, но я хочу увидеть ее. Я соскучился по маме, мне ее не хватает. Я знаю, мне удастся уговорить ее вернуться домой. Я расскажу ей о том, что я остался один. Со мной мало кто общается. Мой оранжевый мячик остался где-то на антресолях. Все, что мне остается, – это оживлять картинки вместе с бабушкой. Или ждать, что к нам зайдет Оля. Или вызывать своего друга – Оранжевого Мячика. Я провожу с ним много времени. Как только мама услышит это, она тут же вернется домой. Она вернется к нам – и все снова будет как раньше.

Мы с бабушкой идем по длиннющим коридорам больницы. То тут, то там попадаются люди в белых халатах. Точь-в-точь как тот бородатый дядька, к которому водили меня. Они все знают бабушку. Знают, зачем она пришла. Они стараются не смотреть на нее. Вот к нам подошел большой человек в очках. В руках у него толстая-толстая тетрадь.

– Надежда Владимировна, здравствуйте.

– Здравствуйте, Алексей Владимирович, – отвечает она ему.

Какая-то нехорошая пауза растянулась между ними. Бабушка смотрела на дядю, а тот не знал, что ему делать. Наконец он заговорил.

– Состояние Юлии Дмитриевны крайне тяжелое. Операция не дала результатов. Готовьтесь к самому худшему. Простите, но больше я ничем помочь не могу. – Он протянул бабушке тетрадь и молча ушел.

Бабушка подошла к одной из белых дверей. Перед дверью она остановилась. Словно собиралась с силами, перед тем как войти. Потом она толкнула дверь и молча вошла внутрь.

Наверное, в этой комнате живет какой-то свой Хозяин Задверного мира. Как только бабушка вошла, она как-то сразу поникла. Я впервые в жизни увидел это: как меняются люди, когда уходят за дверь. Не успеешь досчитать до трех, и перед тобой уже другой человек. Но почему именно здесь? Мне стало страшно. Я не хочу так меняться. Но в этот момент я увидел маму.

Я зашел внутрь. В комнате пахло лекарствами. Я не люблю этот запах. Когда так пахнет в комнате, значит, кому-то плохо. Кто-то болеет. Я посмотрел на маму. Она лежала какая-то бледная и маленькая. И неподвижная. Я никогда не видел ее такой. Даже тогда, когда она простудилась и долго-долго лежала в такой же комнате. Тогда она была слабой и уставшей, но она улыбалась. Она спрашивала, как мое здоровье, она обнимала Сережу. А сейчас она просто лежала без движения. И мне стало страшно. Я понял: мама больше не вернется.

Мама

Все, что мне остается, – вспоминать. Мне есть много чего вспомнить. Очень. И почему-то все воспоминания радостные. Я не помню ничего плохого. Совсем. Я помню нашу с Борисом свадьбу. Свадьбу случайную. Тогда женились мои друзья в деревне. Я получила приглашение, но одна ехать не хотела. Как раз тогда мы и познакомились с Борисом. Месяц встречались. Я пригласила его с собой, было немного обидно ехать одной. Все мои друзья к тому временем были женаты, а у меня даже жениха не было!

Уже там совершенно случайно у меня вырвалось что-то о женитьбе. Странно. Сколько я ни пыталась, так и не смогла вспомнить, что же именно… Может, и не вырывалось ничего. Может, это потом мама что-то придумала. Уж больно хотелось ей меня замуж выдать. А тут на тебе: комсомолец, выпускник МГУ, красавец. Отец – директор элеватора. Дочь сама же его и привезла.

В общем, для мамы это было как отмашка. Уж как она договорилась с загсом, достала три ящика шампанского, выбила у председателя «Волгу». Новую. Черную. Блестящую! А утром просто ошарашила нас: к свадьбе все готово! Неделя на сборы.

И полетели телеграммы во все города. Всем родственникам и друзьям. Никто не поверил, но приехали все. Тогда я думала, что я – самый счастливый человек в мире!

Рождение Сережи. Мы ждали его с нетерпением. Наш первенец! Он должен был обязательно стать космонавтом. Или летчиком. Первые бессонные ночи. Сумасшедшие недели, когда никто не знал, что делать и где искать молоко, пеленки, соски и все остальное. Мы были уставшими, но такими счастливыми!

Потом – провал. Я не помню ничего. Ничего, кроме букета ромашек. Даже не букета. Нет! Целого куста ромашек! Костик выкопал его с корнем и принес на порог бабушкиного дома. Уж не знаю, как он ухитрился вытащить его из земли! Странно, но он не любил цветы в букетах. Не знаю почему. Наверное, потому, что знал: они срезаны с грядок. Они – не живые. Наверное, именно поэтому он тогда принес эти ромашки. С корнями. Живые ромашки!

А еще запах моря. Красное море! Курорт. Настоящий курорт. Почему-то попала я туда только теперь, ближе к концу жизни. Запах и шум моря. Что может быть лучше?

Кто-то пришел. Я почувствовала это. Мама. Ко мне больше никто не приходит так часто. Борис с Сережей несколько раз наведывались. Временами заходит Оля. Одна. Хорошая девушка. Она всегда приносит открытку или еще что-то. Мне так жаль, что не получится у них ничего с Сережей. Я вижу это. Слишком она живая для моего сына.