Книга Возвращение - Бернхард Шлинк

Если изнасилованная мной журналистка — родом из земли киконов, а ублажающая меня Беттина принадлежит к племени лотофагов, то теперь на очереди была одноглазая женщина-циклоп. Однако мне не хотелось бы встретиться ни с великаншей, у которой один глаз посредине лба, ни со Сциллой, чудовищем со многими головами, зубами, лапами, ни с Харибдой, поглощающей и изрыгающей из себя морские воды. Не было никакой надежды и на то, что я встречу хотя бы одну из шести сестер, у которой было бы шестеро братьев. У моей мамы в библиотечке развлекательной литературы пятидесятых годов была книга «Оптом дешевле». Семья, в которой шестеро сыновей и шесть дочерей, — это газетная сенсация, и если бы в том городе, в котором я жил, существовала такая семья, я бы об этом уже знал. Может быть, мне нужно удовольствоваться не столь многодетной семьей? Может быть, вместо семьи сгодится некоторое сообщество людей? Может быть, мне завести знакомство с певицей, выступающей в смешанном хоре, с музыкантшей из оркестра или с теннисисткой из команды смешанных теннисных пар? А вместо великанши подошла бы кассирша из супермаркета, не такая огромная, как царица лестригонов, которую Гомер сравнивает с вершиной горы, а такая, как дочь этой царицы, которую Гомер называет просто сильной и крепкой. Кассирша высилась над кассой, словно взрослый человек, склонившийся над небольшой игрушкой, а когда она однажды поднялась, чтобы достать из расположенной над нею кассетницы застрявшую пачку сигарет, то ее женские прелести буквально нависли надо мной.

Я остановился на женщине из смешанного хора. В школе я любил петь в хоре, и я подумал, что хор, если мне подойдет время репетиций, будет хорошим противовесом моей работе в издательстве. Я записался в хор Мирной церкви, известный во всем городе не только выступлениями во время богослужения, но и светскими концертами. Если бы в светском хоре общества имени Баха не надо было записываться в очередь, я бы пошел туда. Не богохульство ли пытаться отыскать дочь Эола в церковном хоре? Что-то в моем проекте меня смущало. С другой стороны, он лишь структурно упорядочивал старинную игру в поиски, ухаживания, обретение и расставание, да и певица из церковного хора не шла ни в какое сравнение с монашенкой, этим классическим объектом ухаживаний богохульного искусителя.

Ни в какое сравнение. Став участником хора, я выяснил, что нравы в нем царили более чем светские. Все было так, как в любом другом союзе или обществе: две красавицы, пользовавшиеся всеобщим поклонением, одна — блондинка-сопрано, другая — брюнетка-альт, молодой тенор, которого боготворили пожилые дамы, клика старожилов хора, постоянно апеллировавших к традициям, пожилые басы, всюду сующие свой нос и все критикующие. Я не ухлестывал ни за двумя красавицами, ни за хохотушкой-анестезиологом и язвительной помощницей адвоката и нотариуса, хотя обе мне нравились. Я решил, что Одиссей, будучи гостем в доме Эола, относился ко всем дочерям приветливо и ждал, пока одна из них сама его не захочет.

Ту, которая захотела меня, не захотел я. Она была инструктором в автошколе, принадлежавшей ее отцу, и ею владела страсть к автомобилям, которую я замечал у мужчин и ненавидел. Однако мой проект настолько увлек меня, что, когда она пригласила меня к себе, я без колебаний согласился и лег с ней в постель.

5

С продавщицей было сложнее. Она отличалась здравомыслием и недоверчивостью и почуяла в моих ухаживаниях какой-то подвох. Мне пришлось ее подкупить, не деньгами, а подарками, которые так ей нравились, что ей было уже все равно, по какой такой причине я эти подарки делаю. Обнаружив, что я продолжаю дарить подарки, хотя мы уже не раз переспали, она постепенно стала забывать о своем недоверии, и тут мне следовало бы ее покинуть. Но ведь и женщины тоже не делают того, что следует. Барбара не делала того, что должна была делать. Почему же я должен?

Кроме того, в любви продавщица была столь безоглядна, настойчива и ненасытна, что я чувствовал, как освобождаюсь от самого себя. Да, она была великанша, которая не раздирала меня на части, но отрывала от всего, что пригибало к земле, и трясла так, что отлетало все без остатка. А потом она решила, что у меня серьезные намерения, и сама прониклась серьезностью и нежностью.

Следующей на очереди была волшебница. Я открыл в себе страсть коллекционера, которая направлена не на отдельный предмет, а на стремление собрать полную коллекцию. А что, если это будет женщина, занимающаяся пластической хирургией, которая, правда, не стремится превратить человека в животное, а, наоборот, деформированные физиономии превращает в красивые лица? Или гадалка, умеющая читать по руке, или ворожея, пользующаяся стеклянным шаром, которая хотя и не владеет волшебным искусством превращения, но способна предсказать будущее? А может, это будет иллюзионистка, способная создавать и разрушать иллюзии?

Я остановился на женщине из косметического салона. Косметическое искусство заключается не в том, чтобы превращать людей в гадких утят, нет, это искусство превращает гадких утят в красивых людей. Однако следует иметь в виду, что, как и пластические хирурги, женщина-косметолог при желании может изуродовать. Косметический салон находился неподалеку от моего дома. Там работали две женщины, одна постарше — владелица салона, другая помоложе — служащая. Я записался на прием к той, что постарше, но, когда я пришел, ее не было на месте, и мною занималась та, что помоложе. Она была родом из Персии, кожа как абрикос, голос словно флейта, и она массировала мое лицо с такой радостной самоотверженностью, что я едва не заплакал.

Это привело меня в замешательство. У меня в глазах стояли слезы. Такого со мною не случалось с младенческих лет, и я растерялся. А потом начались сны, и они растревожили меня еще больше.

Я просыпался, зная, что видел во сне Барбару. Я понимал это еще до того, как вспоминал, что же мне приснилось: маленькая и банальная сценка — как мы едем вместе в машине, расстилаем постель, готовим еду. Я понимал это, потому что просыпался с приятным ощущением той естественной доверительности, которая была у меня в наши с Барбарой счастливые дни. Потом я окончательно просыпался с сильным желанием, словно мне стоило только повернуться, как я коснусь Барбары рукой. Окончательно проснувшись, я понимал, что это желание невыполнимо, снова ощущал тоску и желание на одно мгновение, а потом это чувство сменялось разочарованием. И вот, совершенно проснувшись, я начинал вспоминать, о чем же был мой сон.

Днем я о Барбаре не тосковал. Тоска, посетившая меня вначале, давно уступила место иронии и деловитости. Как же тоске, возникшей во сне, удалось обойти эти препоны? Как же ей удалось зажить собственной жизнью?

Бывали и другие сны, так много я видел их, пожалуй, только в детстве. Видел, как меня кто-то преследует, как я бегу и падаю, как сдаю экзамены в школе и в университете, видел себя и маму, а однажды мне приснилось, как я еду с дедушкой на поезде и мы с ним разворачиваем один пакет с едой за другим, но при этом ничего не едим.

Мне приснился и совсем другой сон. В нем я вернулся домой вечером из поездки, вышел из такси и остановился у дома. Дома не было, он сгорел. Пожар произошел совсем недавно: развалины еще дымились. Ужаса я не ощущал. Поначалу я был удивлен, а потом вдруг почувствовал, что я абсолютно свободен и счастлив. Ах, наконец-то я от всего освободился: от панциря квартиры, который на меня давил, от мебели, которая стояла повсюду и шпионила за мной, от всех моих вещей, которые мне приходилось убирать, чистить, приводить в порядок и отдавать в ремонт и починку. Наконец-то я избавился от своей прежней жизни и могу начать новую.