Книга Тринадцатая редакция. Модель событий - Ольга Лукас

— Кажется, в этом я тебя понимаю, — задумчиво произнесла Наташа. — Ногти.

— Чего? — Виталик чуть не уронил на пол пустую чашку. — Где ногти? Какие ногти?

— Ну, вообще — ногти. На руках. Их можно отращивать целый месяц, следить за ними, ухаживать и гордиться. Делать маникюр. Но рано или поздно один ноготь сломается. И придётся подстригать все. И прятать руки, ждать, пока ногти отрастут. Но ты точно знаешь, что короткие ногти непременно вырастут и станут длинными. А длинные рано или поздно сломаются и вновь станут короткими. Что ты ни делай.

— Ну да, — кивнул головой Виталик, — говорят, ногти растут даже у покойников. Так, о чём я? Да, вот, смерти моей она хочет! Чтобы я умер, лежал в гробу и оттуда был ей верен. Ве-рен. Ужасное слово. Звучит, как название лекарства.

— Ну себе-то ты остаёшься верен всегда, — заметила Наташа.

— Это другое лекарство, хорошее. Когда себе верен — нормально. Значит, слушаешься не чужого приказа, а своего сердца.

— К слову о сердце... Галина с Мариной тебя очень ждут, говорят, что-то у них с бухгалтерией на компьютере творится неладное. Обещали тебе сердце вырезать, если до обеда всё не починишь.

— Вот же сердцеедки! А Гумир у нас что?

— А Гумир у нас поужинал и спит уже. Его теперь до самого вечера не добудишься, — доверительно сообщила Наташа. — Кажется, твоё колесо обозрения вот-вот коснётся земли. Так что желаю удачи.

В Тринадцатой редакции существовало неписаное правило: все дела, за которые никто не хочет браться, передавать безотказному Шурику. А иногда выходило и вовсе некрасиво: Шурик делал предварительную работу, выяснял, что и как, находил все зацепки, после чего дело — внезапно ставшее привлекательным и лёгким — у него перехватывал кто-то из коллег. Под видом дружеской заботы: «Ты и так уже умаялся с этим, отдохни теперь, а я поработаю!» При этом Шурик всё принимал за чистую монету и даже был благодарен. На этот раз общим голосованием было решено, что дело вундеркинда тоже можно передать Шурику. Мало того что оно непонятное и запутанное, так Денис с Константином Петровичем ещё и утверждают, что «мальчика, говорящего басом» — для его же блага, — надо оставить в покое и ловить на него, как на живца, заезжих шемоборов. Если они по какой-то причине успеют исполнить его желание первыми — не беда. Такого совсем не жалко. К тому же он курит, укорачивает свою жизнь, поэтому скоро и так отбросит коньки. Шурик тактично посмеялся и обратил весь разговор в шутку, хотя эти двое, кажется, и не думали шутить. Вчера вечером, придя домой, Шурик честно пытался вспомнить хотя бы одно выступление «мальчика, говорящего басом», — и не сумел. В детстве он всё время проводил во дворе, и даже мультики смотрел без особого удовольствия, а только лишь для того, чтобы потом было что обсудить с ребятами. Старший брат, который помнил всё, что случалось с ними в детстве, заявил, что басовитый мальчишка был, точно, и это не розыгрыш, и что его даже вроде не так давно показывали по телевизору. «Две недели назад, в выходные. Точно, мы с женой как раз к её родителям ездили, а у них телевизор работает круглые сутки».

Уже через полчаса Шурик нашёл этот сюжет в Интернете и десять раз просмотрел минутный ролик, чтобы запомнить клиента в лицо. Звали его Александр — тёзка, стало быть, Александр Орехов. К сожалению, другой полезной информации из видеосюжета извлечь не удалось: Александр Орехов делился с корреспондентом своим мнением по поводу уплотнительной застройки какого-то района.

Ещё через пару часов Шурик был почти своим парнем на форуме любителей старых телепередач, поддерживал беседу сразу в десятке тем и одновременно, при помощи личных сообщений, договаривался о встрече с коллекционером, обещавшим принести ему полную подборку оцифрованных видеозаписей «мальчика, говорящего басом».

Утром, предупредив Дениса о том, что он задержится по «обстоятельствам, связанным со вчерашним делом», Шурик побежал к месту встречи. Опоздал, естественно. Когда он на всех парусах вылетел из метро Нарвская, бедняга-коллекционер уже, кажется, отчаялся.

— Я решил, что вы вообще не придёте, — озвучил он свои опасения, — даже подумал, что это розыгрыш. Скажите честно — зачем вам эти старые, замшелые передачи?

Шурик вздрогнул: неужели собеседник читает по его лицу, как по открытой книге?

— Брат просил. Вспомнить старые деньки, — неуверенно брякнул он.

— А чего он сам не приехал? Я бы ему рассказал какие-нибудь интересные истории об этих передачах.

— Брат на работе, это я сумел сбежать. А что за истории? Я с удовольствием их послушаю.

— А вам это интересно или вы из вежливости? — с подозрением спросил коллекционер.

— Да нет, какая там вежливость. Действительно любопытно стало, брат так интересно рассказывал.

— Правильно, вы же молодой совсем. Ничего не видели. И меня, наверное, не узнали.

Шурик в ужасе уставился на своего собеседника: ну точно, это был он самый. Александр Орехов, носитель желания, мальчик, говорящий басом, вундеркинд с бессмысленными способностями. И то верно — кто ещё будет хранить у себя дома оцифрованные видеопередачи с такой стариной?

— Я... молодо выгляжу, — пробормотал Шурик. — Но наверное, да, конечно. А меня тоже Александром зовут.

— Я вообще предпочитаю, чтобы меня называли Аликом, — предупредил вундеркинд.

— А я — чтобы меня Шуриком. Пойдёмте где-нибудь сядем?

— А вы угостите? У меня денег при себе нет. А все окрестные едальни меня знают как облупленного, в долг не кормят, хоть я и знаменитость. А знаменитость, если честно, сегодня даже не завтракала.

— Вот здорово — я тоже!

«Постарайтесь по возможности не тратить деньги на представительские расходы. Если носитель требует, чтобы вы встречались с ним в театре или в ресторане, делайте всё возможное, чтобы для вас это было бесплатно!» — любил повторять Константин Петрович. Сейчас выходило так, что Шурик нарушает этот завет дважды: не только сам наворачивает пирожные с горячим шоколадом, но ещё и Вундеркинда кормит блинами со сметаной.

Оказалось, что Алик Орехов вечно сидит без денег и питается только милостью своих родителей. Эх, родители! И угораздило же их тогда услышать, как он передразнивает пьяницу соседа. Сначала — районный смотр самодеятельности, где его заметил дядька из телевизора, потом — всесоюзная слава, потом — забвение.

— Очень, знаете ли, хочется быть нормальным человеком и заниматься нормальным делом, — вздохнул Алик.

— Вы, кстати, не знаете, зачем я всё это вам рассказываю?

— Потому что мне интересно. И я внимательно слушаю.

— Вы не журналист часом? Я тут распинаюсь, а у вас, может, диктофон за пазухой.

— Да нет у меня никакого диктофона. Обыскивать будете или поверите на слово?

— Если нет диктофона, это ещё хуже. Потом открываешь газету и читаешь о себе полную чушь: то, что человек запомнил, переврал, приукрасил. А мне потом с родителями разбираться.