Книга Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«ГУМАНИЗМ ДЖЕЙМСА ДЖОЙСА»
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на актуальную тему: теперь в России, чтобы выжить, совершенно не обязательно вилять хвостом, вписываться в вертикаль хамства и беспредела, быть мимикрирующим, хапающим дерьмом. Сейчас ведь за пассивный отказ вписываться в систему не расстреливают, не сажают, а только денег не дают. Ну, будет у тебя мало денег, так и что? Их никогда у порядочных людей много не бывает, об этом еще белогвардейцы в «Белой гвардии» Михаила Булгакова рассуждали. Хорошая, умная книга. И автомобили личные были в частной собственности художественной интеллигенции, пожалуй, лишь у Владимира Маяковского да Всеволода Мейерхольда, но Маяковский в результате покончил жизнь самоубийством, а Мейерхольда на Лубянке зверски лупили палками перед тем, как расстрелять и где-то закопать. Так что прогресс налицо.
Короче, «верить в прогресс не значит верить, что прогресс уже состоялся», — утверждал певец осмысленной бессмыслицы Франц Кафка, тоже, кстати, не самый счастливый человек на земле, хоть и не жил в Совдепии, может, даже о ней и слыхом не слыхал. Как Джеймс Джойс, который на вопрос нашего Всеволода Вишневского об Октябрьской революции ответил вопросом: «А что, у вас была революция?»
Лукавил, наверное, ирландец, издевался над честным писателем-орденоносцем. Русофоб, что ли? Он и про царя Николая II, убитого большевиками, написал, когда тот был еще жив, что такой русский царь напоминает ему пьяного Христа. «Гуманизм Джеймса Джойса» — хорошая тема для постмодернистской диссертации. Коммунисты, конечно же, лопухнулись, когда в тридцатые напечатали почти три четверти «Улисса», ошибочно полагая, что этот роман посвящен борьбе угнетенного ирландского народа против английского империализма, «англичанки», которая вечно гадит революционерам.
А вот есть теперь такая профессия в России, о которой раньше и мечтать не смели даже самые извращенные умы: сумки из частных автомобилей воровать — называется такая узкая специализация «борсеточник». Обычно это выглядит так: помощник вора задает намеченному автовладельцу какой-либо бессмысленный вопрос, а пока водила отвечает, главный вор виртуозно открывает автомобильную дверь и бесшумно крадет сумку с деньгами и документами навсегда.
Гдов тоже чуть было не пал жертвой, но удержался. Около Курского вокзала на Садовой есть красивый физкультурный диспансер, где писатель как-то лечил вечерком 2005 года свою артритную коленку. Подойдя к своей машине «Опель Вектра» производства 1990 года, он краем глаза обнаружил, что непосредственно сзади его авто припаркована потертая «Лада», плотно набитая лицами мужского пола кавказской так называемой национальности.
Тут же один из них, которого вполне можно было бы, как Ленин Сталина, назвать «чудесным грузином», подошел к машине Гдова и, деликатно постучав в окошко костяшками согнутых пальцев, осведомился, как им доехать до шоссе Энтузиастов.
Гдов подумал, вспомнил все, что рассказывали про борсеточников, заблокировал двери, чуть-чуть отвернул окошко и сказал в стеклянную щель:
— Точно сказать не могу. Вот видишь, стоит милиционер около Курского вокзала?
— Ну, вижу…
— Вот его и спроси…
— Зачем ехидные советы отвечаешь? — тоскливо упрекнул его борсеточник.
Но Гдов, более с ним в беседы не вступая, закрыл окошко, выругался, после чего весьма довольный собой уехал, только дома обнаружив, что его старая сумка, в которой решительно ничего ценного не было, непонятно когда и как из машины все-таки исчезла.
— Слава Богу, что я и шоферские права, и паспорт держу в кармане, — перекрестился тогда Гдов. И вдруг вспомнил (2005 год, вечерок, Москва), как в 1961 году, когда ему было пятнадцать лет, набальзамированный труп «чудесного грузина», он же «эффективный менеджер», «корифей всех времен и народов», Вождь, Гуталин, Коба, Сосо и прочая, убрали-таки в ночь с 31 октября на 1 ноября из Мавзолея по решению XXII коммунистического съезда, дабы похоронить у Кремлевской стены.
— Сталина, как собаку, под заплотом похоронили, — рыдал тогда встреченный подростком Гдовым на проспекте Мира, центральной улице его родного города К., пьяный сибирский мужик.
Все проходит! Все тает в туманной дымке времени.
И Николай II, и Кафка, и Джойс, и Ленин, и Сталин, и гуманизм.
А Гдов все же опять так разволновался, что в этот день уже и не мог больше работать.
ВОПРОСЫ, КОТОРЫЕ НЕ ХУДО БЫ ОБСУДИТЬ ПО ПРОЧТЕНИИ ГЛАВЫ ХХХХ
1. Прав ли Гдов, утверждая, что в нынешние времена за пассивный отказ вписываться в систему не расстреливают и не сажают, как при Сталине и других коммунистах?
2. Какова была бы, на ваш взгляд, судьба Франца Кафки (1883–1924), если бы он жил в СССР? А Джеймса Джойса (1882–1941)? Какие еще, кроме указанных, вы знаете, прозвища и звания И.В.Сталина (1879–1953)?
3. Действие двух фрагментов этого текста происходит в 1961 и 2005 годах. Что изменилось в нашей стране по сравнению с 1961 годом? А по сравнению с 2005-м?
4. Реальна ли история с борсеточником? Существует ли хоть какая-нибудь мотивированная связь между Джойсом и этим похитителем сумок, а также между борсеточником и XXII съездом КПСС? Как вы думаете, начнет Гдов когда-нибудь работать или так и будет волноваться, бездельничать до самого конца «широкого полотна»?
5. Всё ли в мире проходит? Проходит — бесследно? Извлекает ли человечество и отдельные его представители конструктивный опыт из того, что проходит?
РОДОВАЯ МЕТА «СОВКА»
Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно, где главным персонажем будет он сам. Ведь он уже не молод, прожил долгую поучительную жизнь. Лично видел Медведева, Путина, Ельцина, Горбачева, Черненко, Андропова, Брежнева, Хрущева. А вот Сталина не видел даже в гробу, хотя имел такой шанс в 1955 году, когда покойный папаша привез его из города К. показать Москву. Сталин тогда еще прекрасно полеживал в Мавзолее бок о бок с Лениным, который всю эту кашу заварил, «all that Jazz».Ленина по собственному желанию Гдов тоже никогда не видел, хоть даже и в состоянии мумифицированного трупа. А ведь до сих пор имеет такой шанс, ведь этот бес до сих пор квартирует, притаившись, на Красной площади, потому что (а может, и поэтому) у России всегда есть и будет особый путь.
И заключается он в том, что с периодичностью, достойной лучшего применения, нормальная жизнь российских людей всех национальностей вдруг ни с того ни с сего сменяется пакостью какой-нибудь неимоверной, а то и просто убогой. Ну, например, октябрьский переворот (он же — Революция Шпаны) заканчивается новой экономической политикой, про которую будущий обитатель Мавзолея утверждал, будто она пришла «всерьез и надолго». Вроде бы ничего, жить можно, однако большевики сворачивают НЭП, распихивают граждан по концлагерям, а ведь люди-то многие думали, что — всё! Конец зверствам! Что взялись наконец эти красные черти за ум, чтобы самим не подохнуть!
