Книга Черная заря - Владимир Коротких

— А почему постоянно не светите прожектором ночью?

— Пробовали поначалу. Только это еще хуже! От него аккумуляторы на бэтээре садятся быстро, и электроспуски пулеметов не работают. А если двигатели постоянно заводить, чтоб аккумуляторы заряжались, то задохнемся в окопах от вони. К тому же прожектор — хорошая мишень, прострелят быстро, а после света пока глаза привыкнут к темноте, нас быстро духи уделают. Вот в момент стрельбы, когда он с пулеметами вместе включился, это другое дело. — Шестак повел вытянутой рукой с кулаком из стороны в сторону. — Отлично духам накосорезили! Как говорит наш Артист, сценка достигла апогея! Утром четверых убитых духов обыскали. В карманах пусто. Зарыли их вон там, за бугорком, чтоб не воняли. Из автоматов ихних иностранных постреляли, и все дела.

— Понятно. Сегодня ты спишь, я стою. Будем через ночь меняться, — распорядился Андрей.

— Это хорошо, через ночь. — Шестак довольно хмыкнул. — А то я каждую ночь с трех до шести с мужиками стоял.

— А почему Дудкин — Артист?

— Потому, что после дембеля он хочет на артиста поступать. Каждый день репетирует, стихи нам читает, пляшет. В общем, клоун в каске! А так отличный парень. Он у нас башенный пулеметчик. Он из Москвы. Учился в институте на журналиста. После первого курса выгнали — на занятия не ходил, балбес.

— Ну а ты на кого учиться собрался?

Шестак хитро посмотрел на Андрея, снова улыбнулся и намеренно медленно и четко произнес:

— Я военным быть не хочу. Я хочу быть нормальным геологом. Вот дембельнусь, поступлю в техникум геологоразведки. Буду потом по тайге ходить, ископаемые искать.

— А почему в техникум, а не в институт?

— Грамотешки у меня маловато для института. Экзамены не сдам. Я у себя в деревне восьмилетку закончил, а десятилетка в соседнем селе за шесть километров. Когда пойдешь на учебу, когда не пойдешь. Родителям больше помогал по хозяйству, скотину пас в колхозе да тяпкой махал в поле. Правда, аттестат за десятилетку мне дали. Но дуб дубом, — Шестак постучал себя пальцем по голове. — Какой мне институт? Хоть бы в техникум взяли на заочное.

— Ну, это ты зря, брат. Вот в училище тебя взяли бы, подтянули бы в учебе, высшее образование получил бы, — пытался подвести мотивировку Андрей.

— Не-е, — снова хихикнул Шестак. — Я военным быть не хочу, хочу быть геологом.

— Ну, раз хочешь, значит, будешь. Но подумай. Ладно, иди, — Андрей похлопал его по плечу.

Шестак прошел по траншее, остановился в конце нее, рядом с солдатом, несшим службу, и стал что-то ему говорить, глядя на него снизу вверх, слегка размахивая руками.

Вечерний ветер с гор, казалось, задувал солнце, которое висело над ними ярко-красным шаром, готовое отправиться на покой до утренней смены. Бойцы были заняты каждый своим делом. Андрей, приступив к своим обязанностям командира взвода, познакомился и побеседовал почти с каждым. Более полное знакомство с остальными двумя отделениями взвода он планировал на послезавтра по окончании патрульных суток.

Из дальнего окопа поднимался дымок. Вместе с дымом по расположению распространялся аппетитный запах стряпни, о которой, вероятно, говорил Шестак.

Шестак вернулся, выдал ему пузырек с нашатырным спиртом и, указывая на дым, доложил:

— Через полчасика будем ужинать. — И снова удалился в окоп.

Пользуясь моментом, Андрей решил написать письмо родным. Он вошел в блиндаж, достал тетрадь, вырвал из нее один лист и, усевшись на нары к тумбочке, начал письмо:

«Здравствуйте, мои дорогие мамочка и папочка! Спешу сразу доложить о своем удачном прибытии на службу в Германскую Демократическую Республику. Наша часть стоит прямо на окраине Берлина. Сегодня воскресенье. Гулял по Берлину вместе с сослуживцами. Город красивейший. Очень много достопримечательных мест и магазинов. Немцы народ приветливый. Многие говорят на русском. Поселили меня в благоустроенном офицерском общежитии. Здесь все удобства, не то что на полигоне под Горьким. Недаром все за границу служить рвутся. Сегодня с вечера заступаю в наряд, так что пока писать заканчиваю. До свидания. Целую, ваш Андрей».

Он перечитал письмо и решил: «Вроде нормально набрехал».

Запечатав в конверт, подписал его и оставил на тумбочке.

В блиндаж вошел Шестак, увидев конверт, сказал:

— Завтра в роту передадим. Оттуда в полк с колонной доставят. Ужин готов. Разрешите приступить к приему пищи?

— Разрешаю. — Андрей поднялся и вышел из блиндажа вслед за ним.

Под навесом рядом с входом в блиндаж на низких лавочках сидели бойцы, заступающие на ночное дежурство. Посередине на пустом ящике из-под гранат стоял металлический десятилитровый бачок от термоса, заполненный выше половины вкусно пахнущей горячей пищей. Рядом стоял настоящий русский пятилитровый чугунок с мелко нарубленными кусками мяса, сдобренного подливой.

— Сегодня у нас гуляш с деликатесами! — объявил высокий долговязый боец с длинным тонким носом, торчавшим, как штык, из-под его панамы. Он не спеша помешивал половником содержимое в емкостях и раскладывал его по котелкам.

— Прошу, товарищ старший лейтенант! — он протянул котелок с гуляшом, сверху которого лежали несколько кусочков мяса, по запаху напоминающего баранину.

— Откуда баранина? — поинтересовался Андрей.

— Это не баранина, — пояснил Шестак. — Это деликатес для миллионеров — черепаха. Мы их в пустыньке за один заход по целому вещмешку набираем.

— Черепаха? — Андрей еще раз понюхал мясо, словно раздумывая, есть его или воздержаться. Он слышал, конечно, что на западе миллионеры по праздникам едят черепашину, которая является у них большим дефицитом, как в Союзе апельсины. Но чтобы вот так, запросто, из котелка от пуза жрать этот деликатес, и предположить не мог. Он оглядел солдат, которые смотрели на него, держа котелки, но не ели, будто ожидая команды, и, еще раз понюхав мясо, протяжно сказал, как бы оправдывая свое замешательство:

— За-а-апа-ах! Королевский! — и, зачерпнув ложкой гуляш с куском мяса, изобразив на лице удовольствие, стал жевать. Солдаты, с одобрением на лицах, тоже накинулись на еду.

Ужин напоминал Андрею сцену приема в члены индейского племени, вычитанную им в детстве в приключенческих книжках.

Мясо было хотя и жестковатым, но достаточно вкусным, действительно напоминающим по вкусу баранину. Но ничего такого деликатесного в нем Андрей не ощутил, решив, что миллионеры, наверное, от жиру бесятся, когда черепах жрут. То ли дело — свининка с сальцем!

Покончив с ужином, все закурили. Пепел и окурки складывали в пепельницы из распиленных вдоль черепаховых панцирей.

Андрей оглядел сидящих рядом солдат и сказал:

— Спасибо, мужики. Очень вкусно было.

— Да это еще что, — вступил Шестак. — В первые дни прямо на нашу позицию дикий верблюд выбежал. Всей ротой несколько дней верблюжатину ели. Один раз змею сожрать пробовали, Артиста послушали сдуру! — он указал пальцем на длинноносого солдата, раздававшего пищу несколько минут назад. — Он нам: это, мол, настоящая тибетская еда! Давайте подлинней змею поймаем! Поймали, варили часа четыре — коренюшка, не угрызешь! На ней вареной, в случае крайней нужды, повеситься можно!