Книга Отечество без отцов - Арно Зурмински

— На песчаном берегу Волги стоит солдат и охраняет свое Отечество…

Но самое большое впечатление на него производил припев: «Ты наверху позабыл обо мне…».

Прежде чем они успели забраться на ночь в свои палатки, появился лейтенант и приказал:

— Четверым построиться и следовать за мной!

Они оделись, перекинули винтовки через плечо и отправились в деревню: Гейнц Годевинд, Вальтер Пуш, Роберт Розен и Янош. Лейтенант привел их в сад, где четверо мужчин в гражданской одежде стояли, привязанные к деревьям. Это были сливовые деревья, увешанные синими плодами.

— Бандиты, — произнес Хаммерштайн и указал на полураздетых мужчин среднего возраста, которые стояли босыми ногами на траве и ждали смерти.

Они изготовились к стрельбе, лейтенант выкрикнул команду. Залп прогрохотал над садом, мужчины откинулись в сторону и повисли как трухлявые ветви деревьев. Переспелые сливы дождем посыпались на траву.

На обратном пути каждый думал о своем. Годевинд узнал, что эти четверо крутились у понтонной переправы, а значит, что-то замышляли. Яношу потребовалось еще раз залезть в Днепр и отмыть там свои штаны, так на него подействовала эта экзекуция.

Роберт Розен записал в свой дневник:

Сегодня я застрелил первого человека. Я должен был бы вспомнить о 5-й заповеди, но на войне она, видимо, не применима.

Поздно вечером мотоциклист доставил полевые письма роты на почтовый пункт, устроенный при полевом госпитале люфтваффе. На обратном пути он хотел забрать почту, пришедшую из Германии. Но возникла непредвиденная задержка. Когда он, наконец, прибыл в роту, было уже темно. Он сообщил, что на задворках госпиталя насчитал более полусотни могил. А на противоположной стороне дороги находился лазарет для военнопленных, куда были доставлены русские солдаты: раненые и с болезнями ног, которые не могли следовать с эшелоном пленных на запад. Позади лазарета было еще больше могил. Немецкий полевой госпиталь и лазарет для пленных находились почти впритык друг к другу. Туда поступали раненые, а с заднего крыльца выносили трупы.

— Как на конвейере, — повторял мотоциклист. — Как на конвейере.

Выложив все, что у него было на душе, он полез в сумку и достал два письма из Подвангена и одно из Мюнстера.

— Самое прекрасное — это когда в воскресенье приходит почта, — написал Вальтер Пуш в Мюнстер. А Роберт Розен занес в свой дневник:

Я вновь счастлив. Еще более счастливым был бы, услышав слова: «Война окончена»!

После полуночи произошел неприятный случай. Обер-ефрейтор из второй роты пришел в бешенство после получения почты.

— Партийные бонзы жируют и пьянствуют, спят с нашими женами, в то время как мы находимся по уши в русском дерьме, — кричал он. Вскоре все уже знали: его жена удрала с другим.

— Такие письма нельзя пропускать на фронт, — высказал мнение Годевинд. — Вот чем должна заниматься цензура.

Дневник Роберта Розена

Недалеко от места нашего расположения валяются двадцать околевших лошадей. Рядом с ними в огороде находятся немецкие могилы героев. Я задаюсь вопросом, что будут делать хозяева этого огорода с могилами, когда мы покинем это место? Будут ли они высаживать на них цветы? И кто должен закапывать мертвых лошадей?

Три лошади, которых мы захватили у русских, совсем обессилели. Слишком большая нагрузка свалилась на них. Унтер-офицер Годевинд приказал мне застрелить их, чтобы они не мучились, но это оказалось выше моих сил. Тогда он сделал это сам.

На окраине деревни рядом с прудом мы обнаружили большую воронку. Это все, что осталось от солдата и двух лошадей, которых он повел на водопой. Одна из лошадей, к несчастью, наступила на мину. И вот теперь вокруг разбросаны их куски: людские и конские кости вперемешку. Кто будет их собирать?

Стадо молодых бычков гонят прямо по свекольному полю. Никто не думает о том, чтобы выкопать свеклу для зимних заготовок. Голод наступит лишь в следующем году. Одного бычка мы застрелили и отправили на кухню.

До полудня мы настреляли двадцать девять гусей и вызвали женщин из местных домов, чтобы те их ощипали. Капитан получил двух гусей. Вот это будет пир.

После обеда мы расположились на отдых в одном из зернохранилищ. Прямо перед ним вчера взорвался снаряд, уничтожив шестнадцать русских лошадей. Почему я говорю, что это именно русские лошади? Животные ведь не имеют национальности.

Бойцы отправились на охоту за курами. Они приносят их целый мешок, отрезают пернатым птицам головы и втыкают их в штакетник. Камрад Пуш цитирует строчки из стихотворения Вильгельма Буша: «Едва успеешь отложить яйцо, как смерть берет тебя в кольцо».

Нам встретилась артиллерийская батарея на конной тяге. Рыжий мерин, стоявший у орудия, показался мне знакомым. Я поговорил с артиллеристом, затем с лошадью, но она не реагировала. Но я почти уверен, что это был наш Феликс. Думаю, что воздушные тревоги и грохот пушек настолько сбили его с толку, что он меня попросту не узнал. Ну, да ведь у животных тоже есть своя война, только они не могут об этом рассказать.

* * *

Он любил деревья, холмы и долины. Живя в деревне, он воспринимал природу как божественный дар, посланный человеку, чтобы тот чувствовал себя в ней вольготно. Совершенно по-другому это было у Вальтера Пуша. Тот приходил в ужас при виде бескрайних русских лесов, они внушали ему страх. Гейнц Годевинд сравнивал русские просторы с океаном, леса виделись ему морями.

В реке Сереть Роберт Розен купался, на берегу Днестра остужал в воде натруженные ноги. Реку, названную в честь деревьев Березина, он преодолел, когда на ней еще не было льда. Затем пошли величественные водные потоки, в своем дневнике он написал о костре, устроенном вечером на Днепре.

С тех пор, как я сопровождаю моего отца, я смотрю на природу другими глазами. Орешник в моем саду напоминает мне о русском юге. В хорошую погоду я езжу на велосипеде по окрестным лесам. Он пешком шагает сквозь август, а я еду в апрель. Береза становится моим самым желанным деревом, она зеленеет раньше всех, ее кора такая же белая, как и русский снег. Могилы героев были украшены березовыми крестами.

В десять часов я возвращаюсь домой с моей велосипедной прогулки по березовым рощам. Едва оказавшись в доме, машинально нажимаю кнопку телевизора и в тот же миг оказываюсь в пустыне. Бронированные машины вздымают пыль, пламя вылетает из стволов их орудий, видны разрывы снарядов и облака дыма. Вновь кровопролитие, а я еще не прошла ту войну вместе с моим отцом.

Мой телевизор настроен на тридцать каналов, и на всех рябит от войны. Я больше не могу выносить зеленое ночное небо над Багдадом.

На войне, в которой участвовал мой отец, тогда не было телевизоров. В его дневнике заканчивается месяц август.

— Из трех миллионов солдат, которые начинали шагать с ним по России, четыреста тысяч к тому времени были уже закопаны в землю или находились в госпиталях, — говорит Вегенер.