Книга Тайна президентского дворца - Эдуард Беляев

Был ли удручен Нур, не знаю, но ему предложили отдохнуть на диване. Он, диван, не был испачкан кровью, и к утру Нур Ахмат Нур с чувством исполненного долга крепко уснул богатырским сном.

На рассвете в дом, где проживали советники, пришел сдаваться министр внутренних дел Али Шах Пайман. А так как старших начальников на месте не было — они возбужденно отмечали успех минувшей ночи, — министра принял скромный майор Н. Назаров. Счастье Паймана, что его встретил этот майор, а не тот, что вчера носился по зданию, залегая и стреляя из-за углов коридоров, и так до самой двери кабинета министра. Назаров доставил Паймана в штаб «афганского восстания» и представил его пред светлы очи генерала Иванова. Генерал с утра уже был хороший (не в смысле с устатку после попойки), а хороший потому, что поздно было приводить в исполнение приговор от имени народа. Дорога ложка к обеду, да и мстителя под рукой не было, даже самого завалящего. А собственноручно, да еще в присутственном месте, на людях… Нет, отставить, не барское это дело: генералу КГБ, генералу новой формации, рыцарю плаща и кинжала — да палить из пистолета прямо в лицо, как последнему «мокрушнику». Это все одно, если бы генерал вдруг стал карабкаться по карнизу в окно белошвейки, стремясь с лейтенантским влечением удовлетворить порыв холостого ловеласа. Не-е, увольте… И Борис Сергеевич предложил министру написать обращение к населению о необходимости сохранения спокойствия и порядка в стране. Что последний с великой покорностью и исполнил, и Пайманово воззвание было немедленно передано по радио.

29 декабря в МВД, отдохнув после недружественного посещения дворца Амина, приведя в порядок нервы, прибыл и приступил к работе новый министр Сайд Мухаммед Гулябзой, прихватив с собой и нового командующего Царандоя подполковника Асгара, содержавшегося до этого в тюрьме Пули-Чархи. По этой причине в его кабинете еще некоторое время держался стойкий запах нар и спертого воздуха тюремной камеры. Во всяком случае, так сказала Наташа Ростарчук, когда мы с ее мужем после интервью с Асгаром завернули по дороге пообедать в ее обществе. Наталья женским обонянием уловила нетленный дух тюрьмы, учуяла то страшное, что припрятывалось совсем неподалеку за красивыми шторами окон ее особняка. Вызволил подполковника Асгара из тюрьмы, чего мог и не знать новый командующий Царандоя, Федор Коробейников, «зенитовец». От КГБ он был представлен один, но для захвата ему придали взвод десантников лейтенанта Моргульцева на БМД и одну самоходную артиллерийскую установку «СУ-85», из которой для острастки раз пальнули в небо, поддержав штурмующих тюрьму одиночным «авроровским» выстрелом, да что-то там еще взломали, тараня стальной грудью хлипкую преграду.

Рядом стояли подразделения танкистов — две бригады. Десантники двумя своими ротами при активной поддержке самоходных установок спокойненько блокировали личный состав в казармах, отрезав их от боксов с машинами. Во время переговорного процесса переводчика со старшим разок пригрозили длинной очередью, подкрепляя серьезность своих намерений. С афганской стороны попыток прорваться и повоевать не было. Было, правда, стремление отдельных несознательных бойцов-афганцев, настроенных весьма пацифистски, вонзить штык в землю и податься по домам. Но командир второй парашютно-десантной роты с очень располагающей фамилией во второй ее части, гвардии старший лейтенант Анатолий Чернорай вежливо попросил потенциальных дезертиров вернуться в строй и не валять дурака, делая теперь уже никому не нужный вид, что все они очень даже сильно любят товарища Амина и готовы отдать за него свои неокрепшие мозги и саму молодую жизнь. При этом Чернорай попросил переводчика точно перевести его командирские слова: «Ни шагу назад, товарищи сарбозы, будем родину защищать. А мы вам поможем в этом святом деле». Солдаты отделения старшего сержанта Александра Хайтена, утомленные ночным двадцатикилометровым маршем и нудными увещаниями вражьей стороны, по команде своего товарища Саши Немеца ахнули из стрелкового оружия по поднебесной выси, бестолково круша кровли крыш, водружая, как над рейхстагом, полотнище полного согласия и трепетной тишины.

А вообще все выглядело так, словно их заждались — двери, ворота пооткрывали и впустили без стука и пальбы по стенам и зарешеченным окнам. По-видимому, это особенность всех тюрем мира — охотно принимают кого ни попадя. Туда — ворота широко открыты, а назад — или хода вообще нет, или узенькая щелочка — едва ль протиснешься к свободе. Хотя силы батальона охраны были немалые: 360 солдат и офицеров плюс четыре танка. Но Асгару повезло: от камерной «параши» — и в кресло высокого престижа, из зэков — да в полицейские главкомы. К слову сказать, среди освобожденных в этот вечер узников был и герой апрельской революции Абдул Кадыр — завтрашний министр обороны. Превратности судьбы или извороты лиха кровопролитных переворотов?

Репрессивный конвейер, как водится, заработал в обратном направлении. Надзирателей заменять не стали, решив не отрывать их от привычной, полюбившейся им работы, но контингент обновляли быстро и пачками — в тюрьму немедленно начали привозить сторонников Амина. Среди них оказались и уцелевшие во время штурма члены семьи Хафизуллы. Двое его несовершеннолетних сыновей были пристрелены на виду у своего отца. Или, наоборот, — отца убивали на глазах детей. Двенадцатилетней дочери перебили ноги автоматной очередью. По-другому и быть не могло, ибо, оказывается, по воспоминаниям «поэта-зенитовца» Ревского, она «тоже стреляла из пистолета». Смелая девчонка — не умереть она хотела, а умирать, постреливая из советского «ПМ». Но более смелым оказался в домыслах своих поэт-воитель. Ведь угораздило его такое свое видение явить свету и воздать разменною деньгою своей души…

Ревскому вторят другие. Дочь Мохаммада Салеха в 2009 году рассказывала, что после того, как гости поели суп, им «ужасно захотелось спать». Девушка вскоре «уснула». Как вспоминает, вышла она из небытия уже от грохота и взрывов. И этот вползающий в сознание ребенка кошмар, страх и плач мамы и других зашедшихся в крике тетей, инстинктивно прикрывающих детей своими телами, спустя тридцать лет отойдет на задворки памяти. А ярким событием запомнится вот эта бредятина, кем-то ей подсказаная: «Я помню, как они собирали оружие, как жена Амина тащила пулемет».

Ну и семейка, правда? Одна дочь, которая старшая и на седьмом месяце беременности, строчит из автомата, девчоночка помладше постреливает из пистолета, мать же подает пример — за пулемет залегла и пуляет себе, распарывая пространство и плоть наступающего советского солдата и бойца. Абдулл Рахман, старший сын, не дал матери повода устыдиться за свое бездействие и проявленную трусость, а, передав голопузого кроху, малолетнего ребенка, жене, решительно и смело пошел метать гранаты и мстить за двух младших братишек, убитых только что при нем, на глазах женщин дома Аминов…

Хочу надеяться, что вы солидарны со мной: нескладица все это, абсурд и хреномуть. Однако же описывали мемуаристы «народную молву и чекистский слушок», которым было предписано вспоминать именно о таком поведении «семейки Хафизуллы». Кого задались скомпрометировать и опорочить при этом? Боюсь, что в первую голову себя, но не Аминов.

Да, чуть не забыл. Девочка, что ошалела от страха взрывов и спряталась под мышкою у мамы, оттуда углядев жену дяди Амина с пулеметом в руках, — потом училась в университете Москвы и прожила в столице СССР без малого десять лет. Знать, не только глубокие знания приобрела, но и избирательную память — тоже.