Книга Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

– Хуаньин гуанлин! – вместо грозного окрика «Halt!» говорили они нам и любезно указывали дорогу.

Наконец мы добрели до нужной комнаты. Внутри – кожаный диван буквой «С», низкий столик с блюдцем, полным конфет и арахиса. На плавно изогнутой ножке – дисплей. Напротив дивана – огромный экран, чуть не во всю стену.

Ли Мэй незамедлительно принялась тыкать пальцами в дисплей – вылитый сенсорно-тактильный интерфейс с корабля «Энтерпрайз» из «Star Trek».

Появился служащий с папкой. О чем-то спросил меня, я не понял и оторвал Ли Мэй от ее увлекательного занятия.

– Он спрашивает, что мы будем заказывать. Хочешь пиво?

– Нет, пожалуй. Лучше сок. Буду привыкать веселиться, как вы, южане.

– О-о-о… – несогласно потрясла рукой Ли Мэй. – Видел бы ты, сколько может выпить мой папа! Так что заказывай, не стесняйся.

– Спасибо! – Я усмехнулся. – И все же, лучше – сок. А ты что будешь?

– Я? Ничего. Я же буду петь. Для тебя.

Отослав работника, я развалился на удобном диване, наблюдая за тем, как Ли Мэй разбирается с электронным меню.

Неужели я втюрился в девчонку настолько, что добровольно пришел в караоке, и не просто сидеть и страдать, но ждать, когда она запоет…

Нет.

Не втюрился, и не в девчонку.

Я – влюбился.

Влюбился в самую прекрасную девушку на земле.

По экрану пробежали непонятные мне иероглифы.

Ли Мэй проверила микрофон, отрегулировала громкость.

Начался красочный клип – что-то про школьную любовь, как я понял. Симпатичный паренек пел задушевно – судя по выражению его лица, но слышно его не было: комнату заполнил поначалу тихий и вкрадчивый, но мало-помалу крепнущий голос Ли Мэй.

К концу клипа она вошла во вкус. Пела, совершенно позабыв про меня, прикрыв глаза, не глядя на возникающие на экране иероглифы, не следя за коллизиями клипа, а там – безутешно рыдал симпатяга-парень, в то время как его подруга уезжала на велосипеде с другим.

Я не знаток женского вокала, но, слушая Ли Мэй, вдруг поймал себя на том, что наслаждаюсь ее пением. Куда лучше слушать звонкий девичий голос, тем более – своей любимой, чем мужской, пусть и певца-профессионала. Поэтому, сидя в позе отдыхающего барина, я покачивал ногой в такт музыке и смотрел то на экран, то на Ли Мэй.

Следующий клип оказался песенкой задорных близняшек-азиаток в морских костюмчиках о том, как хорошо быть маленькой девочкой. Я улыбался: Ли Мэй, сидя на диване рядом со мной, умудрялась пританцовывать ногами и размахивать руками.

Потом на экране облетала цветами вишни весна, а красавица в кимоно томно сидела у очага – как оказалось, Ли Мэй могла петь и по-японски.

– Но я умею только петь, а говорить – совсем чуть-чуть. Только то, что выучила из аниме, – пояснила она, выбирая новый клип.

– Кстати, кое-кто обещал мне спеть «Подмосковные вечера», – напомнил я ей.

Она оторвалась от монитора, взглянула из-под челки:

– О боже… Ты и впрямь все помнишь.

– Я же…

– Лаоши-и-и! – протянула она, передразнивая и меня и себя. – Ну, хорошо. Только это старая песня. Сейчас поищу…

Тонкие пальцы забегали по дисплею.

– Послушай, я хотел узнать, – сказал я, пользуясь паузой. – А почему, пока мы тут сидим, к окошку в двери уже раз пять, наверное, подходили служащие и смотрели?

– Ну… это всегда так. Чтобы… – Она явно смутилась. – Некоторые могут заниматься тут чем-то неприличным, а по правилам – нельзя. Вот и проверяют.

– Неприличным – это чем?

Я изобразил непонимание.

– Не разыгрывай меня. Ты же прекрасно понимаешь, чем.

В эту минуту за окошком промелькнул очередной служащий. Приблизив лицо вплотную к стеклу, всмотрелся и отошел.

– Вот, нашла!

Ли Мэй вопросительно посмотрела на меня.

– Правда, хочешь послушать?

Я кивнул.

К моему удивлению, на экране появились силуэты разведенного Дворцового моста и шпиль Петропавловки на фоне сиреневого вечернего неба.

Заиграла знакомая мелодия, побежала полоска, закрашивая иероглифы синим. Я узнавал виды Петербурга, перемешанные с московскими: Зимний, Кремль, фонтаны Петергофа, храм Василия Блаженного, Спас на Крови, Большой театр…

Ли Мэй старательно пела по-китайски, с интересом глядя на экран.

По моим расчетам, с минуты на минуту к нам в окно должны были снова заглянуть. Я поднялся, подошел вплотную к двери и вжался лицом в стекло, так, чтобы нос задрался на манер свиного пятачка. Услышал, как озадаченно сбилась с мелодии Ли Мэй, но все же продолжила петь.

Расчет оправдался: не простоял я и минуты, как с другой стороны узкого окна показался белый силуэт служащего. Машинально он приник к стеклу, пытаясь заглянуть к нам, но все, что смог увидать, была сплющенная физиономия лаовая. Не знаю, закричал ли он, но отшатнулся резво, аж подпрыгнул.

Я отбежал к дивану и уселся, как ни в чем не бывало. Спустя пару секунд к нам в дверь постучали и зашли сразу два работника. Ли Мэй бросила микрофон на диван и, хлопая себя по коленям, хохотала, сквозь смех, извиняясь перед персоналом.

Служащие, покивав, исчезли.

– Я уж начал думать, они нас выгонят.

Я обнял Ли Мэй, поцеловал в шею.

Она шутливо оттолкнула меня.

– А ты, оказывается, хулиган.

– Да, я такой, – напустив побольше самодовольства, важно кивнул я. – Не знаю, как там насчет Льва и кому с ним тяжело, но вот с хулиганом тебе придется повозиться, перевоспитывая.

– Ну, нет… Если твоя мама не справилась, то куда уж мне… Скажи, а на уроках своих ты тоже хулиганишь? Или там ты другой – в костюме, рубашке, при галстуке? Может, даже в очках?

– Да, на урок я надеваю строгий костюм, очки, еще для солидности – накладные лысину и живот. И прицепляю бороду, как у Маркса, мы же с ним одного зодиакального знака. Правда, сейчас борода висит на балконе, проветривается. И там, кажется, поселились ласточки и мыши… Смотри, они к нам до сих пор не заглянули после этого, – кивнул я на дверь.

– Ты их напугал, у них стресс.

Ли Мэй взглянула на часы.

– Пора. Я уже и напелась и насмеялась. Надо ехать в кампус.

Я взял ее за руку.

– Постой.

– Что? – насторожилась она.

– У тебя чудесный голос. Мне действительно нравится, когда ты поешь.

– Я не верю тебе!

Весело тряхнула челкой.

– Ты врун и хулиган. Ты же говорил, что ненавидишь караоке.