Книга Сезон ведьмовства - Наташа Мостерт

Теперь Исидор ухмылялся во весь рот.

— Что ты имеешь в виду?

— Думаю, тебе лучше выяснить это самому. Увидеть — значит убедиться. Ты найдешь ее вот по этому адресу… — Исидор бросил взгляд на запястье, — через час.

Габриель вчитался в строчки на листе бумаги.

— Общество «Вино жизни»?

— Да. Я забронировал для тебя место участника.

— Участника чего?

— Не важно. Главное, не опоздай. Извини, Фрэнки, — оправдываясь, произнес Исидор, — входной билет только на одного.

— Ничего страшного. Я должна вернуться домой к Уильяму. — Фрэнки встала и подхватила сумочку. — Кстати, а как насчет мужчин? У сестер есть постоянные связи?

— Связи, безусловно, есть, но вряд ли их можно считать постоянными. Морриган и Минналуш — довольно ветреные девицы. Если верить сайтам, посвященным светской хронике, за сестрами тянется вереница брошенных кавалеров. Очевидно, ухажеры им быстро наскучивают, поэтому они меняют мужчин, как перчатки.

— Все, мне пора. — Фрэнки протянула руку Исидору, затем передумала и запечатлела у него на щеке легкий поцелуй. — Спасибо, что занялись этим делом ради меня. Не могу передать, как я признательна вам за помощь.

— Рад быть полезным, — потупился Исидор.

Фрэнки обратилась к Габриелю:

— Позвонишь?

— Конечно.

Она послала еще одну улыбку Исидору и, стуча каблуками, удалилась с гордо выпрямленной спиной. В ее осанке всегда была величавость. Габриель уже забыл неизменное тихое мужество Фрэнки — черту, которая так привлекала его, когда они были вместе.

— Милая девушка. — Исидор коснулся щеки. — Очень милая. Странно, почему у вас с ней не сложилось? На твоем месте я пошел бы за ней на край света. Она из тех женщин, рядом с которыми мечтаешь состариться. Не понимаю, и как ты ее отпустил?

Хороший вопрос. Почему он отпустил Фрэнки? Потому, что больше не мог смотреть ей в глаза. Потому, что женщина по имени Мелисса Картрайт вмешалась в их жизнь со скоростью и силой метеорита.

— Дело прошлое. — Габриель опустил глаза и снова сверился с листком: — Лиссон-стрит, дом три. Это в Челси?

— Угу. Всего в паре кварталов от особняка сестер Монк.

— «Вино жизни», хм. Может, все-таки объяснишь, что это за общество?

Ни в коем случае, — замотал головой Исидор. — Не хочу испортить впечатление. — Он расплылся в улыбке. — Приготовься к сюрпризу!

ГЛАВА 9

«Искусство — если не хлеб, то вино жизни». Иоганн Пауль Рихтер, 1763–1825, — гласила надпись курсивом высоко на стене. Под ней той же краской было выведено: «Искусство — это не девушка, с которой вступаешь в брак, а скорее женщина, которую насилуешь». Эдгар Дега, 1834–1917.

Не совсем политкорректно, подумал Габриель, хотя, с другой стороны, во времена Дега человеческие чувства были менее уязвимы. Его взгляд скользнул по посетителям клуба: эти вряд ли станут обижаться по пустякам. Публика состояла исключительно из мужчин, все они имели вид добродушных, помятых жизнью гуляк. Полупустые винные бутылки (на каждой имелся ярлычок с фамилией владельца) соседствовали с мольбертами; столы были завалены большими листами бумаги, карандашами, кистями, ветошью и коробками, набитыми толстыми брусочками мела. Габриелю уже объяснили, что как член общества он имеет право не только приносить собственную выпивку, но и оставлять ее в клубе до следующего раза — отсюда и ярлычки с фамилиями. Резкий запах скипидара определенно забивал все другие ароматы, мешая насладиться тонкими винными букетами; впрочем, у Габриеля сложилось впечатление, что присутствующие от этого отнюдь не страдают, а многие из них вполне способны «уговорить» целую бутылку, а то и две за один визит. Он посмотрел на часы. Еще только одиннадцать утра, но почти все бутылки уже откупорены.

К нему подошел тщедушный мужчина с клочковатой бородой:

— Поэзия или натура?

— Простите, что?

Габриелю на мгновение показалось, что ему предлагают вступить в философскую дискуссию.

Мужчина помахал планшетом, который держал в руке:

— Вы записаны на двухчасовой семинар по творчеству Чосера или на час натуры?

Знать бы еще, куда он записан. Поколебавшись, Габриель произнес:

— На час натуры.

Не мог же Исидор заставить его сто двадцать минут сохнуть, слушая «Кентерберийские рассказы». Черт, только не это. Хотя Исидор, пожалуй, способен подстроить что угодно.

— Как вас зовут?

— Габриель Блэкстоун.

Человечек пробежал глазами короткий список, водя по нему испачканным зеленой краской пальцем.

— Блэкстоун. Вам туда. — Он большим пальцем указал назад. — Ваш мольберт — номер три. Располагайтесь. Через пять минут начинаем.

Это еще хуже Чосера. Ни левое, ни правое полушарие мозга Габриеля не содержало извилин, отвечающих за способности к рисованию. За свою выходку Исидор будет гореть в аду. На ватных ногах Габриель приблизился к мольберту и заметил небольшую листовку, заткнутую за раму.

* * *

«Рай для профессиональных и полупрофессиональных художников, писателей и поэтов, общество "Вино жизни", основанное в 1843 году, пережило две мировые войны, экономическую депрессию и несколько попыток изменить строжайшее правило: "Только для мужчин". Тем не менее дамы допускаются в клуб в первую субботу каждого месяца. Гостевые посещения джентльменов, желающих вступить в общество, организуются за скромную плату».

Только для мужчин. И сегодня не первая суббота месяца. Исидор сказал, что Минналуш Монк должна быть здесь, но если женщин в клуб не пускают, какого черта Габриель сюда приперся?

Дверь в дальнем конце помещения отворилась. Женщина, завернутая в белую простыню, прошла к подиуму в центре комнаты. Босая, волосы разбросаны по плечам — длинные рыжие волосы.

Габриель вытаращил глаза. У него в буквальном смысле отвалилась челюсть. Женщина повернулась спиной к аудитории, сделала неуловимое движение, и простыня упала на пол, оставив ее полностью обнаженной. Широкие плечи, длинная красивая спина и на копчике — изящная татуировка. С чувством неизбежности Габриель узнал рисунок — нечто напоминающее символ женской сексуальности на фоне распустившейся розы. Ну конечно, монада, что же еще.

Натурщица снова обернулась лицом к классу, грациозно опустилась на подиум и устроилась среди груды подушек. Ни тени смущения. Одна нога слегка приподнята, другая согнута под прямым углом. Поза настолько откровенна, что на долю воображения ничего не остается.

Полные груди с темно-алыми ареолами сосков, округлые бедра и руки. Ни грамма лишнего веса, и при этом — мягкость, сочность форм, почти не свойственная современности с ее модой на худобу. Длинные, восхитительно стройные ноги и тонкие щиколотки. Более всего Габриеля поразила ее раскованность: тело полностью расслаблено, на лице написана безмятежность, взгляд, знакомый Габриелю по фотографиям в Монк-хаусе, слегка затуманен, словно она только что очнулась от вдохновенных грез. И за этим рассеянным взором — ум доктора философии.