Книга Сиротка - Мари-Бернадетт Дюпюи

Сестра Мария Магдалина лежала на кровати. Ее длинная белая ночная сорочка плотно, даже нескромно облегала ее женственные формы. Молодая монахиня повернула голову и посмотрела на настоятельницу.

— Матушка, не нужно было приходить!

— Мое дорогое дитя, это мой долг. Вы думаете, что заразились, так ведь?

Настоятельница подошла к кровати и увидела, что ночная сорочка сестры насквозь промокла.

— Господи Иисусе! — воскликнула она. — Вы так сильно вспотели?

— Нет, матушка, я намочила сорочку в ведре с холодной водой, — пробормотала молодая монахиня. — Это помогает сбить температуру. Сегодня утром у меня был озноб и сильно болели ноги. Потом я почувствовала жар. Отойдите от меня подальше, я не хочу, чтобы вы заразились.

Взгляд сестры Марии Магдалины был полон душераздирающей тоски. Зубы ее стучали.

— Нужно вас укрыть, — сказала мать-настоятельница. — Дитя мое, ваши методы лечения я нахожу опасными. Будьте рассудительны! Вы молоды и крепки. Месье кюре заверил меня, что молодые быстро выздоравливают. Вам нужно держаться ради Мари-Эрмин, которая страдает от разлуки с вами.

— Я сделаю все, что в моих силах, — заверила настоятельницу страждущая. — Но мне очень плохо и болит голова — словно кто-то изнутри стучит по лбу молотком…

Сестре Аполлонии удалось убедить молодую монахиню укрыться и снять с себя мокрую сорочку.

— Моя дорогая девочка, я приготовлю для вас целебный настой.

Сестра Мария Магдалина едва заметно кивнула и тут же погрузилась в беспокойную дремоту. Настоятельница невольно залюбовалась ее красивым лицом и доходящими до плеч светлыми волосами. Это была совсем другая девушка, не та, кого она привыкла звать сестрой Марией Магдалиной.

— Анжелика, — пробормотала она едва слышно. — Дочь ангелов. Надеюсь, это хорошее предзнаменование…

* * *

Валь-Жальбер, 26 октября 1918 года

Элизабет Маруа отошла от окна. Сегодня утром снова звонил церковный колокол. От мужа она узнала, что беременная женщина с улицы Дюбюк, построенной в прошлом году недалеко от фабрики, умерла этой ночью вместе со своим восьмилетним сыном.

— Жозеф, это ужасно! На сегодня в поселке шесть умерших!

Рабочий налил себе кофе. Неловкое движение — и чашка перевернулась, пролив горячий напиток на пол. Молодая женщина поторопилась вытереть коричневое пятно.

— Что с тобой, Жозеф?

Высокий и крепкий мужчина дрожал как осиновый лист, всем телом. Он поднес руку ко лбу.

— Семь, Бетти, — пробормотал он. — Старый мельник Гедеон умер вчера вечером. Местный булочник только что рассказывал об этом в универсальном магазине. Я чувствую себя разбитым. Пойду полежу немного. Тебе лучше поспать в комнате мальчиков. Грипп со мной не справится.

Жозеф взял из буфета бутылку карибу и направился к лестнице.

— Мы все умрем — ты, я, наши дети! — пронзительно закричала Элизабет. — Жозеф, умоляю, разреши мне тебя полечить!

— Кюре не раз говорил, что молодые здоровые мужчины чаще выздоравливают, — тихо сказал он. — Не подходи ко мне, Бетти.

Вне себя от беспокойства, молодая женщина разрыдалась. Симон повис у нее на юбке: ему не нравилось, что мама плачет. День тянулся долго, атмосфера в доме была тяжелой, словно случилось что-то непоправимое. Элизабет покормила грудью маленького Армана, потом поставила в детской раскладную кровать, на которой обычно укладывала приехавших погостить кузенов.

Уже темнело, когда в дверь постучала Анетта Дюпре.

— Что тебе нужно? — спросила у нее Элизабет. Она прильнула к двери, держась рукой за ключ.

— Сабэн умер! Мой маленький Сабэн! Ему было всего шесть лет! Амеде на фабрике… Иди и помоги мне, прошу!

Обычно насмешливый, голое соседки звучал растерянно.

— Элизабет, помоги мне, я не могу притронуться к нему, а ведь его нужно переодеть…

— Позови месье кюре, Анетта! — дрожа от ужаса, ответила ей соседка. — Я должна защитить собственных детей. Мэр дал строгие указания — каждый сидит дома со своими больными. Мой муж заразился.

— Каждый сидит дома со своими мертвецами! — взвыла мадам Дюпре за дверью.

Тишина последовала за этой вспышкой бессильной ярости. Элизабет стала читать молитву. Сабэн был красивым мальчиком с черными кудряшками…

Монахини тоже молились, как только выкраивали для этого время. По доброй воле они выполняли обязанности медсестер, делая все, что было в их силах, чтобы помочь жителям поселка. Детей Тибо, как и было условлено, разместили в классе для младших учеников. Они находились в прострации, пораженные скоропостижной смертью старшей сестры и матери.

Мать-настоятельница только что вернулась из дома, все обитатели которого были больны. Отец Бордеро проводил ее до монастыря. Выводы обоих были неутешительны.

— Симптомы полностью совпадают с описанными в газете, — говорил кюре. — Страшные головные боли, высокая температура, часто — выматывающий кашель и хрипота. В каждой семье в Валь-Жальбере есть больные. Это настоящее бедствие. Завтра поездом приезжает доктор Демиль. Попросим Господа, чтобы доктору удалось обуздать эпидемию. Слыхали ли вы, что в Порт-Альфреде столько больных, что правительство послало военных врачей в помощь докторам на местах?[15]В Бержероне двенадцать смертей. Приняты все меры, чтобы помешать болезни распространяться — закрыты рестораны и места общего пользования.

Кюре огорченно вздохнул. Сестра Аполлония добавила доверительным тоном:

— Наша молодая сестра Мария Магдалина не выходит из комнаты. Она доблестно сражается с болезнью. Сегодня мне показалось, что ей легче.

— Благодарение Богу, в ее возрасте выздоравливают быстро.

Отец Бордеро решил немного подбодрить детей семьи Тибо. Настоятельница проводила его к ним. Перед тем как уйти, она шепнула кюре:

— Мы дали им старые книжки. Я их сожгу, если выяснится, что кто-то из ребят болен. Но пока мне кажется, все они здоровы. Вот только плачут часто, бедняжки!

— У меня хорошие новости! — громко провозгласил кюре. — Дорогие дети, ваш отец выздоравливает!

Три мальчика возрастом от десяти до шести лет подошли, ведя за ручку своих четырехлетних сестер-близняшек.

— Не слишком весело сидеть тут взаперти, — добавил отец Бордеро, — но от этого зависит ваше здоровье. Будьте умненькими и слушайтесь сестер. Для всех нас настали трудные времена, но нужно надеяться на лучшее.

Мать-настоятельница, стоя на пороге, вслушивалась в робкие голоса детей. Ей было их так жаль, что на глаза навернулись слезы…

Мари-Эрмин не плакала. Девочка часами просиживала у двери спальни сестры Марии Магдалины, обняв руками колени и раскачиваясь из стороны в сторону. В коридоре стояла гнетущая тишина и было сумрачно. Девочка выросла в шуме и оживлении, присущих любой школе. Ученики у монахинь были послушные, но и они, с нетерпением ожидая перемены, стучали башмаками по полу. Весной в перерывах между уроками они со смехом и песнями резвились на улице. В доме нянюшки Бетти она привыкла слышать зычный голос Жозефа и беспечную болтовню Симона, своего товарища по играм.