Книга Шмагия - Генри Лайон Олди

Парень заметно расстроился. Ну и вопросики у тебя, юный Янош-Гарольд! Как писал Адальберт Меморандум, «мир вывихнул сустав»… Мозговой сустав, по всей видимости. Бродяжка из захолустья интересуется житьем-бытьем доцента Кручека!

— Скверно. Раньше он на здоровье не жаловался. Мы с Ником и Марькой подглядывали, как они с венатором Цвяхом опыты ставили. Ох, и страшно было! Особенно когда нимбус-факелы запаливали. Марька писком давилась…

Парень со вкусом расхохотался. Щеки его пошли пятнами, рот смешно округлился.

Малефик кивнул, думая о своем.

Вот тебе и юный дурачок. Нимбус-факелы? Демонолог Кручек и венатор, то есть охотник Фортунат Цвях?! Нетрудно догадаться, за какими опытами подглядывали щенята…

В Ятрице что, рассадник магов? Сперва — старый хрен в аустерии, знаток уравнений Люфта-Гонзалеса. Потом — Мэлис Лимисдэйл, изучающая труды Шеффена. Бродяга Янош — лучший, понимаешь, друг кафедральных демонологов, специалист по нимбус-факелам! Кожевник Леонард Швеллер, виртуоз колдовских пассов! Плюшки-веточки, кусты-висюльки, конфетки-бараночки, контузия судьбы Ядвиги, клочья гари над Искрой Гонзалкой, потерей-находкой…

Мысли в голове пузырились манной кашей, готовы подгореть. Маны в каше было чересчур, она норовила пойти комьями, отказываясь свариться во что-нибудь путное.

У моста через Ляпунь, привалясь жирной спиной к перилам, сидел нищий. Весь в лишаях из хлебного мякиша, для пущего сочувствия. Завидев клиентов, он сунул вперед корявую, требовательную ладонь. Интересно, если задать ему задачку из академкурса малефициума, раздел «Порча движущихся объектов» — решит?

За пару монет точно решит. Тремя разными способами. Они здесь такие.

Мускулюс все же решил воздержаться от подобного опыта. По крайней мере, в присутствии Яноша.

— Ну и жил бы в столице. Чего ушел? С твоими-то знакомствами…

— Каждый свое счастье ищет, — парень был не прочь сменить тему. — Вот я и пошел… искать.

— Нашел? — с подковыркой осведомился Мускулюс.

— Нашел!

Будь Андреа трубадуром, он бы сказал так: «Счастливая улыбка озарила лицо юноши. В глазах его плескалась искренняя, чистая, ничем не замутненная радость». Но трубадуром Мускулюс не был. Он был малефиком. Согласитесь, совсем другая профессия.

Поэтому он ничего не сказал.

* * *

Флаги, украсившие купол шапито, хлопали от ветра. Ткань изгибалась, скручивалась, делая изображения паяцев — страшными, а морды василисков — смешными. Внизу, у входа, приплясывала четверка музыкантов, исполняя гавот из «Принцессы цирка». Усач-свирельщик блистал забавными импровизами: автор оперы, Себастий Бахус-старший, вряд ли узнал бы в этих пассажах свое детище. Кассу штурмовала очередь: толстуха-билетерша замучилась, отшивая неплатежеспособных.

— У нас не ломбард! — вскрикивала она, сияя казенной улыбкой, когда вместо денег ей предлагали куртки, колпаки, уздечки и щипцы для орехов. — Извольте освободить окошко!

Безденежные любители зрелищ, вздыхая, шли вон. Носатый пацан после долгого торга продал богатенькому внуку мюнцмайстера какую-то книгу, яркую, но замусоленную, и кинулся напролом, без очереди: «В первом! В первом ряду!» Мускулюс не удивился бы, окажись книга знаменитым «Букварем Аль-Хазреда», пропавшим без вести в песках Куттыйя.

В воздухе стоял острый аромат чуда.

Незнакомый и таинственный.

Есть на земле чудеса, неподвластные самому могучему волшебнику. Куст, обвешанный бечевой с колокольцами, или фигляр-канатоходец иногда могут оказаться главнее всего лейб-малефициума разом. Снимая порчу будней и сглаз усталости. Жаль, что мы — взрослые, умные, практичные, в нашем кошеле бренчит скупая мелочишка, за которую толстая тетка не захочет продать билета назад, хоть ты дерись…

— Ну, я пошел?

Янош с нарочитым равнодушием глядел на суету вокруг шапито.

— А представление посмотреть? Если, конечно, у тебя нет более важных дел…

— У меня нет денег, — честно ответил парень. — Я бы мог попросить у мастера Леонарда. Он даст. Мне — даст. Только я не буду у него просить.

Хлопнув парня по спине, колдун рассмеялся, глядя, как тот давится кашлем. Ишь, балагур! Человеку, которому Леонард Швеллер в ответ на просьбу даст денег, самое место в «Цирке Уродов».

— А если попросить у мастера Андреа?

— Я не буду просить денег, — повторил Янош, втягивая голову в плечи. — Я не попрошайка.

И, словно решась на отчаянный поступок, выдохнул:

— Я — учитель.

«А почему нет? — Мускулюс вспомнил „Звезду Бедлама“, дом призрения, учрежденный Департаментом Милосердия для скорбных умом. — Один — Вечный Странник во плоти, другой — драконоборец Арчибальд фон Тюхпен собственной персоной, третий — с младых ногтей учитель без учеников… Бывает».

— Но ведь учителям не возбраняется ходить в цирк? — спросил он, стараясь изо всех сил, чтобы вопрос прозвучал спокойно и обыденно.

— Н-нет… Не возбраняется.

— Обожди меня здесь.

Ждать не пришлось: колдуна пропустили без очереди. С удивительным единодушием ятричане расступились, давая дорогу. «Святой!» — бросил Тацит Горлопан, шныряя по карманам. «Спаситель!» — бабуси в кружевных чепчиках норовили прикоснуться к куртке, штанам, хоть к каблуку малефика, словно он был золотушным горбуном-эпилептиком, приносящим, согласно поверью, удачу. Если получалось, старушки кричали «Ура!» и швыряли чепцы в воздух. У самого окошка посторонился, освободив доступ, ландверьер Намюр; строго отдал честь, держа за руку сопливого племяша: «Рад вас видеть, мастер колдун!»

— Два билета в партере, прошу вас!

— За мой счет! — вмешался ланд-майор.

— За мой! — подскочил живчик Тацит. — Кошечка, запиши на Низы!

Итог подвел мюнцмайстер, пыхтя от усердия:

— За счет города. Неле, ласточка, запиши на казну. Запрос пришлешь завтра, в ратушу.

— Не надо в партере! Я не хочу в партере! — из-за спин кричал гордый Янош, отказываясь жировать за счет казны. — Мне на галерке! Подальше…

Просьбу упрямца пришлось удовлетворить.

* * *

Пожалуй, никто бы не поверил, надень Мускулюс мантию черного бархата, выйди на арену вместо шпрехшталмейстера и объяви в рупор:

— Дамы и господа! Ваше представление интересует меня в последнюю очередь…

Но это было чистой правдой. Сидя во втором ряду партера, он скучал, разглядывая длинноруких гномов-жонглеров, мечущих под купол гроздья шипастых булав и заточенные по кромке кольца. Зевал под остроты коверных глумотворцев. Едва не заснул под взглядом василиска-бельмача. Замученная рептилия пялилась на публику, рождая взрывы ужаса, «подсадке» в проходе сделалось дурно, шуты-буффоны каменели и лопались мыльными пузырями, — а колдун искренне сочувствовал твари, чей взор давно угас от стычки с себе подобным. Музыкальный эксцентрик, в прошлом — избяной шишок-погорелец, исполнял похоронные марши. На гребешках, на липовых балясах, на волыне, иначе кабретте, с мехом из шкуры блуждающей химериссы. Народ радостно подпевал, Мускулюс же страдал зевотой, рискуя вывихнуть челюсть.