Книга Честь чародея - Ян Сигел

— Это, конечно, меня очень утешает, — съязвила Ферн.

Они мчались дальше по шоссе. Навстречу им пролетали огромные синие и зеленые дорожные знаки, предупреждавшие о боковых дорогах, расстоянии до Лондона и ближайшей закусочной. Время от времени перед ними вырастали длинные ряды заградительных барьеров, предназначенных, как видно, сдерживать поток транспорта, не иначе. «Да уж, — размышлял Рэггинбоун, — реальность порой ничуть не менее странная, чем потусторонние миры и измерения, существующие на обочине нашей жизни».

Через некоторое время Ферн прервала молчание:

— Как ты думаешь, где мне это сделать?

— Что именно? — спросил Рэггинбоун, оторвавшись от своих размышлений.

— Круг.

— А–а…

— Я хотела у себя в квартире, но там ковровое покрытие, да и места мало, даже если сдвинуть всю мебель. Круг должен быть большим?

— Довольно большим, — неопределенно отозвался Рэггинбоун. — Слишком маленький круг сдерживает магические потоки, и они могут разорвать границы или даже взорваться. К тому же надо держаться на безопасном расстоянии от тех, кого вызываешь. Границы круга — это твоя защита. Если они слишком тесные, заклинание получится перенасыщенным; слишком большой круг рассеет заклинание. Может, именно поэтому так легко распался круг, который Элайсон очертила в вашем старом амбаре много лет назад. Ей не хватило сил удержать его.

— Надо было делать это в Дэйл Хаузе, — сказала Ферн. — Ничего другого, достаточно просторного, мне в голову не приходит. А так нам придется снять какой–нибудь зал или студию.

— Может быть, — ответил Рэггинбоун. — Хотя… знаю я одно подходящее местечко. Надо только убедить хозяина.

Ферн задумалась.

— А кто хозяин? — подозрительно спросила она.

— Он из тех, кто владеет Даром — уличный колдун, торговец снадобьями… Когда–то таких, как он, было много. Они составляли гороскопы, продавали приворотные зелья, предсказывали судьбу. Те, кто действительно обладали подобными способностями, доживали до старости и проходили во Врата. Кое–кому перерезали глотки недовольные клиентки; кто–то отравился собственным зельем; кого–то замучили, выпытывая секреты, которых они не знали. Многих извела инквизиция. Но этот… этот вроде как застрял в прошлом, лет четыреста назад, и прожил до сегодняшнего дня. Он закрылся от мира в своей отшельничьей келье и, как утверждает, никуда оттуда не выходит. Еду ему доставляют прямо туда. Непонятно только, как он за нее расплачивается. Хотя, бог знает как, ему это удается. При помощи заклинаний он отгородился от назойливых и любопытных. Он говорит, что не общается ни с колдовской братией, ни со сказочными народцами. Правда, я в это не очень–то верю…

— Но с тобой–то он видится, — заметила Ферн.

— Да, но неохотно, — ответил Рэггинбоун. — Он может оказаться полезным. В прошлый раз, когда ты попала в беду, он мне кое в чем помог. Но мне бы не хотелось, чтобы его использовали в своих целях не те люди.

— То есть ты не хочешь, чтобы он оказывал услуги кому–то еще, — уточнила Ферн.

Рэггинбоун улыбнулся и ничего не ответил.

— Ну и где же эта хижина отшельника? — спросила Ферн. — На болоте? В горах Уэльса? В лесной чаще — если в этой стране они еще остались? В чем я сильно сомневаюсь.

— В джунглях, — ответил Рэггинбоун.

Где?

— В городских джунглях. В современном мире легче всего затеряться в толпе. У него квартира в цоколе многоэтажного дома — одна дверь среди тысячи. Это в деревне люди все знают друг о друге, а в городе — кому какое дело?

— Ты хочешь сказать, что он _в_Лондоне?_ - спросила Ферн.

— В Сохо.

В Сохо возможно все что угодно. Там полно подпольных баров, которые открываются только в три часа ночи; клубов, меняющих вывески и интерьер каждый месяц. И ходят туда люди, которые меняют документы, имена, лица. Многие здания соединяются между собой, имеют потайные ходы и запасные выходы через чердак. Стрип–бары соседствуют с шикарными ресторанами, а магазинчики — с притонами.

В самом фешенебельном ночном клубе сейчас танцевал Люк Валгрим. Большинство англичан танцуют из рук вон плохо: они слишком медлительны, в них нет духа настоящих мачо, и к тому же они считают, что мужчинам танцевать не пристало. Но Люк был исключением. Танцевал он в нарочито сдержанной манере, медленные плавные движения точно попадали в ритм, однако выглядел он как–то отрешенно. Его партнерша прильнула к нему, но, не видя с его стороны никакого отклика, снова отстранилась. Люк ничего не заметил. Он чувствовал себя здесь чужим, и не только потому, что в субботу вечером был до неприличия трезв. Кстати, выпил он много, но без видимого эффекта — лишь достиг того состояния кажущейся трезвости, когда многие наивно полагают, что могут вести машину. Одна стена зала была зеркальной, и Люк наблюдал за отражением кружащейся толпы. В какой–то момент ему показалось, что он видит танцоров со звериными головами — не масками, а именно головами, с красными языками и глазами без зрачков… Он поискал себя среди них и увидел серую лисью морду с торчащими клыками и заостренными ушами. Он отвернулся и протиснулся к бару, пытаясь поговорить с друзьями. Чтобы перекричать грохот музыки, он наклонялся к самому уху, но в ответ слышал только икание, мычание или глупое повизгивание. Люк заказал коктейль, но бармен вдруг показался ему ослом, и тогда он пожалел, что весь вечер пил виски.

Почему–то он вспомнил о Ферн Кэйпел и представил, как она идет к нему через танцзал. Вообразить ее со звериной головой было совершенно невозможно. Даже после столь короткого знакомства он был уверен, что она при любых обстоятельствах оставалась собой. Вот только какой она была на самом деле, он еще не знал. Люк отчетливо представил, как она спокойно и уверенно движется между танцующими. Бледное ее лицо, приоткрытые губы. Она что–то говорит, но расслышать, что именно, он не может. Потом ее образ растворился в кутерьме ночного клуба, в толпе животных, издающих утробные звуки и нелепо подпрыгивающих в неуклюжей ламбаде. Он закричал–во всяком случае, так ему показалось: _«Помоги_мне!»_ И в голове у него прозвучал шепот, перекрывший безумную какофонию: «Пойдем со мной»…

Оказавшись на улице, он пошел куда глаза глядят. Прошел мимо статуи Эроса, по улице Пиккадилли, свернул у Гайд–парка к мосту Найтсбридж. Транспорта сейчас уже почти не было, а нищие разбрелись по ночлежкам. Рядом с ним притормаживали такси, но он отмахивался, чтобы они проезжали мимо. Потом он увидел, как кто–то сидит на крыльце, кутаясь в одеяло, и постанывает. Но когда он опасливо наклонился к женщине, она уставилась на него остекленевшими глазами и сказала, что с ней все в порядке. Она может умереть к утру, думал он, но я ничего не могу сделать. А может, и не умрет, и станет снова искать дозу того, на чем она там сидит, но я и тут ничего не могу сделать. _В_больничной_палате_лежит_моя_сестра,_а_я_ничего_не_сделал._ Недавно он отыскал ее детскую игрушку — плюшевого медведя — и положил ее рядом, наказав сиделкам не убирать ее. Отец не навещал Дану уже недели три. Гнев, разочарование, чувство вины и отчаяние — все смешалось в душе Люка, а сейчас еще алкоголь заполнил его разум фантомами.