Книга Тень среди лета - Дэниел Абрахам

5

Утро дня высочайшей аудиенции выдалось сырым и пасмурным. После храмовых обрядов Лиат и Марчат Вилсин дожидались очереди уходить, поскольку первое право предоставлялось семьям утхайема. Даже огнедержцы, низшие среди знати, превосходили рангом торговцев — и здесь, и на приеме у хая. Пока они ждали, Эпани-тя принес свежего хлеба и фруктов, а потом отвел Лиат в уборную, где она и еще несколько женщин улучили возможность облегчиться.

Утренний дождь не перестал, но чуть утих. Солнце так и не вышло, хотя облака поменяли цвет на белый, что обещало к вечеру ясную погоду. И жару.

Когда подошла их очередь, появились носильщики полога, и Дом Вилсинов занял место в процессии к дворцу.

Строго говоря, стен там не было. Носильщики остановились, и Лиат ступила в редкий лес мраморных колонн. Потолок терялся далеко вверху и был таким облачно-светлым, что в его существование едва верилось. Зал церемоний был похож на поляну среди мраморного леса.

Хай со спокойным и строгим лицом восседал на большом диване резного эбена. Советники и слуги не должны были приближаться к нему до начала аудиенции. Сановники утхайема выстроились в круг, словно зрители перед спектаклем, и еле слышно шушукались. Вилсин-тя знал отведенное им место и мягко направил Лиат на скамью к другим торговцам.

— Послушай, — начал он, как только они сели. — В нашем ремесле есть свои трудности. Я про то, что нам приходится делать. Иногда все не так, как хотелось бы.

— Я понимаю, Вилсин-тя, — ответила Лиат, напуская на себя уверенность. — С этим я справлюсь.

На миг он заколебался, словно хотел что-то добавить, но тут флейта разразилась трелью, зазвучали фанфары и началась церемония вручения даров. Каждый род утхайема, как требовал обычай, явился со своим символическим даром, а следом за ними шли торговые представительства разных стран. Слуги, одетые в цвета дома или семейства, грациозно выступали вперед, неся ларцы и ковры, золоченые фрукты и рулоны тонкого шелка, всевозможные чудеса и диковинки. Хай Сарайкета по очереди осматривал приношения, удостаивая дарителей церемонной позой. Вилсин шевельнулся: носильщики его Дома вышли на середину круга. Четверо юношей несли, растянув за углы, узорчатое полотно с картой городов Хайема, вышитой серебряной нитью. Юноши шли в ногу, мрачные, точно на похоронах.

Точнее, мрачными были трое. Четвертый, хотя и не отставал, еле заметно крутил головой, кого-то или что-то выискивая. Лиат уловила шепот: зрелище позабавило зрителей. У нее упало сердце.

Четвертым носильщиком был Итани.

Марчат Вилсин, должно быть, заметил ее волнение и недоуменно покосился на помощницу. Лиат стояла с отсутствующим видом, боясь выдать себя. Она уже чувствовала, как у нее запылали щеки, и изо всех сил желала, чтобы румянец был не очень заметен. Четверка носильщиков подошла к хаю, и двое передних опустились на колено, чтобы полотно было лучше видно. Итани, кажется, наконец понял, куда попал, и встал навытяжку. Хай не выразил ни изумления, ни недовольства — просто принял подарок и отослал к остальным. Итани сотоварищи отправился восвояси; на их место вышли носильщики Дома Киитанов. Лиат наклонилась к управляющему.

— Вилсин-тя, нет ли здесь женской комнаты?

— Когда я волнуюсь, со мной творится то же самое, — ответил он. — Эпани тебя проводит. Главное, вернись до того, как хай вызовет своих мудрецов. Если так пойдет дальше, в твоем распоряжении еще пол-ладони, но лучше поторопись.

Лиат ответила жестом благодарности, встала и начала пробиваться за спины собравшихся. Эпани она, конечно же, не искала. Там ее ждал Итани. Она глазами показала ему на колонну, и он отправился туда вслед за ней.

— Что ты творишь? — накинулась на него Лиат, как только они скрылись от чужих глаз. — Сначала избегаешь, а теперь… теперь такое выкидываешь?

— Мой знакомый должен был нести полотно, — оправдывался Итани. — Он уступил мне свое место. И ничего я не избегал. Просто… ну, злился немного, милая. И не хотел тебе мешать. Особенно когда предстоит такое.

— Это называется «не хотел мешать»?

Он улыбнулся. Все его улыбки почему-то обезоруживали.

— Я пришел, чтобы тебя поддержать. Ты справишься. Это обычные переговоры, и раз Амат Кяан и Вилсин-тя тебя выбрали, раз они в тебя верят, то мое мнение не так уж важно. И все-таки я в тебя верю. Я не хотел отпускать тебя, не сказав этого. У тебя все получится.

Она не заметила, как взяла его за руку, и поняла это лишь тогда, когда он поднес ее к губам.

— И почему только ты выбираешь худшее время для самых прекрасных слов…

Мелодия флейты изменила ритм. Лиат вырвала руку и обернулась. Собственно аудиенция должна была вот-вот начаться: советники и слуги готовились вернуться к хаю. Итани отступил назад и изобразил жест поддержки. Его взгляд был устремлен на нее, губы улыбались, а руки… о боги, под ногтями все так же синела краска.

— Я буду ждать! — напутствовал он, и Лиат метнулась обратно, чуть не бегом пробираясь меж сидящих мужчин и женщин. Она упала на скамейку рядом с Вилсином-тя как раз тогда, когда два поэта и андат преклонили перед хаем колена и заняли свои места.

— Успела, — заметил Вилсин. — Тебе нехорошо?

«Нехорошо? Да лучше и быть не может», — подумала Лиат. Она представила выражение лица Амат — уверенное, почтительное — и постаралась принять такое же.

Маати сидел на бархатной подушке, то и дело шевеля ногами, чтобы их не отсидеть. Помогало не очень-то. Слева от него восседал хай Сарайкета. Хешай-кво и Бессемянный расположились ближе, и если хай не замечал его тягот, то они видели наверняка. В широком круге возникали проситель за просителем и озвучивали свои мольбы.

Худшим из них был западник, привезший с собой тележку в рост собаки, на которой горел очаг и кипятилась в котле вода. Водяной пар привел колеса тележки в движение, и та унеслась в толпу, обгоняя владельца. На его заявление о том, что гальты строят подобные механизмы для военных целей, утхайем только рассмеялся. «Армия чайников!» — так отозвался об увиденном хай. Один Хешай-кво, как заметил Маати, не веселился. Не потому, решил он, что принял чудака всерьез; просто старому поэту было больно смотреть, как тот унижается. Даже высшие достижения гальтского военного мастерства Хайему не угрожали. Пока города защищали андаты, хайемцы смотрели на войны других народов как на диковину, на кости доисторических чудищ.

Наибольший интерес вызвал второй сын хая Удуна. Весь двор, затаив дыхание, слушал рассказ о том, как младший сын хая пытался отравить двух старших, включая его. Ужасающие подробности смерти первого брата едва не вызвали у Маати слезы, а хай Сарайкета разразился в ответ проникновенной речью, вчетверо длиннее всех прежних заявлений: что-де яд — не хайемское орудие и что власти Сарайкета стоят на стороне оскорбленных и намерены преследовать убийцу до справедливого суда.

— Что ж, — произнес Бессемянный, как только присутствующие поднялись на ноги, чествуя правителя, — теперь ясно, который из сыновей старого хая будет просиживать его трон. Можно подумать, никто из предков досточтимых владык Сарайкета не подносил брату приправленного винца.