Книга Туман на родных берегах - Дмитрий Лекух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шор серьезно кивнул.
– Понимаю, – наполняет стаканы душистой «Изабеллой». – Ой, как понимаю. Ну что ж. Давайте попробуем. Может, чего и нарассуждаем. А там уже – как получится. Выше головы все равно не прыгнешь, как ни старайся…
Вечером, когда Ворчаков сидел в полицейском участке, снова и снова продумывая план операции и стараясь предусмотреть самые невероятные варианты, во временно оккупированный им кабинет местного начальника широкими, стремительными шагами не вошел – ворвался Шор.
С покрытым испариной бритым черепом и вместительным кувшином, видимо, отвратительно-ледяного пива.
Шор неодобрительно покосился на вьющийся клубами над столом Никиты папиросный дым, покачал бритой башкой, поморщился и распахнул настежь печально заскрипевшее под порывом свежего ветра окно.
И загородил его, грузно взгромоздившись на подоконник.
– Херня какая-то получается, Никита Владимирович. Глубокая и непонятная. Я бы даже сказал – абсолютная херня. Пару часов назад Женька нашелся. Катаев в смысле. Тьфу. Ну, то есть писатель Катынский. Сам пришел. Говорит – отпустили…
Ворчаков промолчал, лихорадочно просчитывая варианты.
Закурил новую папиросу, тут же смял ее в переполненной окурками пепельнице.
– Не бежал? Именно отпустили?
Осип поцокал языком.
Почесал бритый затылок.
– Отпустили. Проводили к выходу из катакомб и велели, говорит, кланяться брату. Типа, не знали, чья он родня…
Никита недобро усмехнулся.
– Врут.
Шор неодобрительно покачал своей огромной, начисто выбритой головой с суровым и породистым библейским носом.
Покривился брезгливо.
– Даже не сомневайтесь, Никита Владимирович. Врут. И плохо врут. Как забеременевшая гимназистка доверчивой тетушке. Низкий сорт, нечистая работа. Умыкали его очень профессиональные ребята, я немедленно уволюсь из розыска и уйду в управдомы, если это не так. Вопрос – зачем…
Никита задумался.
Не спеша налил бокал плотного темного пива из принесенного Осипом ледяного, вместительного кувшина.
Полюбовался белой пенной шапкой.
Сделал большой вкусный глоток.
Потом еще один.
Потом еще.
– Есть только один вариант, Осип Беньяминович. И он мне очень не нравится. Завтра утром я вместе с приданными мне бойцами ОСНАЗа немедленно вылетаю в Москву…
Шор снова поморщился.
Тоже налил себе пива.
– Никуда вы не вылетаете, Никита. Вас просто не выпустят, и это грустнее всего. Или самолет разобьется. На Одессу идет шторм…
Они все-таки взлетели.
Было по-настоящему страшно.
Самолет ужасно болтало.
Никита по молодости попадал как-то на шторм в Тихом только по названию океане, но этот, идущий на Одессу, похоже, был его родным или как минимум двоюродным дедушкой.
Заждался, видать, старичок.
Ой, заждался…
И не только на взлете болтало.
Пока отрывались от земли, некоторое время казалось, что машина движется крылом вперед.
А потом ныряет, клюет носом, чтобы немедленно разбиться.
Бр-р-р…
Ворчаков за всю свою не самую простую жизнь столько раз Господа не поминал.
Жить-то, как выяснилось, – хочется.
И еще как…
Взлетели, дико завывая всеми четырьмя моторами.
Скрипя всем, что только может скрипеть.
Поднялись, так сказать, в воздух…
Лететь, правда, – пришлось одним бортом, – тем самым, который вел личный пилот Канцлера, знаменитый ас Валерий Чкалов: остальные взлетать отказались.
Их можно понять.
И невозможно заставить – они все делали правильно, по инструкции.
А Чкалов вопреки этой самой инструкции – взлетел.
Несмотря на все запреты, угрозы и истерику чуть было не расстрелянного лично Ворчаковым коменданта одесского аэропорта.
Никита под конец полета умудрился немного поспать: ему нравилось спать в самолетах.
А через четыре часа тяжелый «Муромец» приземлялся на Тушинском аэродроме, и еще через час Ворчаков был в Кремле, на закрытой аудиенции у Верховного…
Катаев нервничал.
Носился по кабинету, приволакивая искалеченную ногу, хрипловато и непородисто кашляя.
Теребил усы.
Нервно посматривал в сторону вытянувшихся во фрунт Берию и Ворчакова, похлестывая себя по голенищу лакированного сапога тонким офицерским стеком, больше похожим на волчатку: Ворчаков невольно вспомнил, что Мировую войну Валентин Петрович прошел младшим офицером-артиллеристом, дослужившись из добровольцев-вольноперов до подпоручика, награжденного двумя Георгиевскими крестами и «Анной-за-храбрость», – а это многое говорило о характере этого воистину великого человека.
Очень многое.
Кроме того – Вожди не нервничают по пустякам.
– Ты! – Катаев упер стек в грудь Берии. – Ты тоже так думаешь?! Весь этот дурной спектакль с похищением моего брата затеян исключительно для того, чтобы выманить из Москвы Ворчакова и ОСНАЗ?! И для чего это затеивается?! Что это будет?! Покушение?!
Берия не по-военному пожал плечами.
Сверкнул стеклышками пенсне.
– Думаю – да. Покушение. Какими бы ни были армейские части Ясской бригады, не принимая даже во внимание возможную фронду в среде офицерства, они не имеют опыта антидиверсионной работы в городе. И особенно в дни массовых мероприятий. Тут решает не число, а умение. Опыт. Да, ОСНАЗ малочислен по сравнению с привлеченными взамен армейцами, но его опыт в этом смысле бесценен. Как и опыт вашей лучшей ищейки Ворчакова, я уверен, сознательно удаленного противниками из города на время организации покушения. Хорошо, что Никита Владимирович из грозовой Одессы так героически к нам прорвался. Но боюсь, время уже упущено. Они подготовились. Других объяснений у меня нет.
Катаев фыркнул.
– Ваши предложения?! Не появляться на Параде Победы?! Бежать в Петербург?! Может, вы мне и женское платье, как было у Керенского, подготовили?! Ну?!
– Ни в коем случае! – Берия вновь сверкнул стеклышками пенсне.
Ворчаков удивился.
С его точки зрения, решение с отбытием Вождя в столицу в данной ситуации было самым разумным.
И самым правильным.
У Верховного Правителя всегда могут найтись неотложные дела, из-за которых он вынужден отсутствовать на государственном празднике, не сочтите, господа, за обиду.
