Книга Посланец небес - Михаил Ахманов

Но в этом Осиер не походил на Землю. Долгий тысячелетний период стабильности, твердая власть и редкость социальных катаклизмов породили иные, более практичные взгляды на преступление и кару. Лучший способ избежать возмездия – встать за спиною сильного вождя, но, если приходит сильнейший, вассальный договор расторгнут. Ибо кто же совершает бесполезное и спорит с сильнейшим? Никто, и потому прежний вождь, раз уж до него добрались, умрет в одиночестве. Чему единственная аналогия, если вспомнить земную историю, – церковное отлучение. Но осиерская церковь не знала такой кары, ибо сама идея отлучить человека от бога казалась здесь кощунством и безумием. Братство к тому же вовсе не было религиозной организацией.

Хоть человеческий мир, а правила игры другие. Ни паровая машина им не нужна, ни седла и бумага, ни новый континент…

Вдоль замковой стены тянулась длинная утоптанная площадка, вполне подходящая для ристалища. Тревельян положил на землю арбалет и дорожный мешок, перевесил меч за спину, чтобы не мешал бегать, вытащил из связки четыре дротика и направился в дальний конец, к той башне, что была пониже. Он прошел мимо Аладжа-Цора – гладкий шлем нобиля был похож на голову змеи, и взгляд, которым он проводил Тревельяна, тоже был змеиным. Внезапно он отставил копье, потянулся к шее, сорвал с нее что-то овальное, блестящее, медальон или другое украшение, и потряс им в воздухе – так, чтобы заметил Тревельян. Потом, приподняв забрало шлема, плюнул на эту штуку и швырнул на землю.

Амулет? Но с ними, как правило, обращаются с большим почтением… Хотя амулеты бывают всякие, размышлял Тревельян, шагая в свой конец площадки. Одни – для сбережения и победы над врагом, другие – чтоб навести на этого врага порчу.

Он остановился, заслышав голос Форрера:

– Аладжа-Цор, нобиль из Семи Провинций! Люди и правитель этого края призвали Братство, чтобы рассудить тебя с ними. Вняв их просьбе, мы взвесили твои деяния и обвиняем тебя в незаконных поборах, грабежах, разбое и убийствах. Кара тебе – смерть! Последняя милость – смерть в бою с Тен-Урхи, нашим братом, чему мы будем свидетелями. Начинайте!

Вот так – кратко, ясно, и ни слова о богах, мелькнуло у Тревельяна в голове. Никаких пророчеств, никакой огненной руки, пишущей на стенах валтасарову судьбу… Взвешен, осужден и казнен, но волею Братства.

Мягко ударили в землю копыта, завертелись колеса, дико вскрикнул Аладжа-Цор, подгоняя коня. Тревельян приподнял дротик. Он не сомневался, что с тридцати шагов пробьет доспех противника, а с двадцати – его щит. «Кобылу оприходуй, – посоветовал командор. – Собьешь его с этой телеги, и он твой». «Это не кобыла, а жеребец, и конь-то чем виноват? – возразил Тревельян. – Не буду я коня убивать. Такого красавца!» Командор крепко ругнулся: «Великая Галактика! Что за потомок мне послан! Болван, слизняк, лох недоношенный! Лошадку ему жалко!» Пока Тревельян искал достойный ответ, Аладжа-Цор оказался в пределах броска. Пришлось метнуть дротик.

Этот столичный аристократ в самом деле был хорошим воином – принял удар краем щита и тут же отвел его в сторону, чтобы острие не коснулось кирасы. Но, очевидно, он был изумлен той силой, с которой дротик пробил его щит, и это сказалось на точности ответного удара. Тревельян легко увильнул от его копья, а заодно от колес и конских копыт. Колесница удалилась за пределы смертельного броска и стала разворачиваться, описывая широкий полукруг. Аладжа-Цор управлял конем, пронзительно выпевая высокую ноту, затем тональность его воплей изменилась, и боевая повозка вновь помчалась к Тревельяну.

Он швырнул дротик, целясь в горло противника, и успел увидеть, как Аладжа-Цор согнулся, прикрываясь щитом. Второй дротик тоже пробил щит и прошел над плечом нобиля, а Тревельян, сделав двойное сальто в воздухе, убрался с пути колесницы. Рана в бедре его не беспокоила: медицинский имплант заживил ее полностью.

На башнях и кровле длинного строения, оценив его трюк, зашумели и заорали. Он не спеша поднялся, взвесил в руке третий дротик. Два уже торчали в щите Аладжа-Цора, и теперь он был плохой защитой – быстро не сманеврируешь, не подставишь под удар. Тактика римских легионеров, припомнил Тревельян. Они метали свои пилумы во вражеские щиты, и те приходили в негодность – щитом с двумя-тремя древками не оборонишься. Враг бросал щиты, римляне наваливались строем, и начиналась резня. Били гладиусами, короткими мечами, удобными для схватки грудь о грудь, и резали снизу вверх, потому что…

Аладжа-Цор отшвырнул щит. Вряд ли он что-то слышал о тактике римских легионеров, но у него были свои хитрости: в левой руке, скрытой до поры до времени щитом, сверкало метательное лезвие. Оружие воинов Запада, которым в Семи Провинциях владели немногие.

Противник Тревельяна был, несомненно, в их числе. Стальной треугольник с заточенными краями вырвался из его руки и, промелькнув серебряной молнией, вспорол доспех из кожи нагу, а заодно и Тревельяново плечо. Порез был неглубокий, но показалась кровь, и зрители торжествующе взвыли. Тревельян все же успел метнуть дротик и откатиться в сторону, однако попал не в середину шлема, а в самую его верхушку. Удар был так силен, что сбил шлем и, вероятно, оглушил Аладжа-Цора; он пошатнулся, выпустил копье и рухнул с колесницы. Серый жеребец протащил ее метров восемь или десять и встал, не чувствуя привычной тяжести.

Аладжа-Цор поднялся. У него было хищное красивое лицо, и пигментные пятна под глазами говорили, что нобилю уже за сорок. Его темно-каштановые бакенбарды спускались ниже плеч, ноздри трепетали от ярости, но темные змеиные зрачки были холодны. Увидев кровь на доспехе Тревельяна, он вытянул меч из-за спины и прошипел на имперском диалекте:

– Безродный ублюдок, порождение тьмы! Я не верю вашему пророчеству! Я отделю твое мясо от костей и брошу его вонючим пацам!

Их клинки столкнулись, протяжно зазвенев. Струйка крови стекала по предплечью Тревельяна, но имплант уже трудился, заживляя ссадину. Он парировал несколько бешеных выпадов врага, затем ударил, целясь в колено, но тут же отдернул меч и отступил в сторону. Аладжа-Цор попался на уловку – опустил клинок, защищаясь от ложного удара, напрягся и, встретив лишь пустоту, качнулся вперед, открывая спину. Стремительным движением Тревельян перерубил ему хребет.

На башнях царило мертвое молчание. Он повернулся к рапсодам.

– Форрер, пусть наши молодые братья обыщут замок и выяснят, сколько в нем награбленного добра и кому оно принадлежит. Потом проследят за погрузкой и вместе с людьми Аладжа-Цора разойдутся по деревням. Этого, – он прикоснулся мечом к кирасе мертвеца, – закопать в лесу. Так будет правильно?

– Да, – согласился Форрер. – Нельзя, чтобы прах негодяя уплыл к Оправе. Попадет в руки Таван-Геза, и тот разгневается на всех людей… Нехорошо! – Хмыкнув, он спросил: – Что делать мне?

– Отправляйся с проводниками к правителю Раббану и сообщи ему добрую весть. Сам я пойду в Помо, в нашу обитель.

На суровом лице Форрера мелькнула усмешка:

– Мне казалось, что ты сам порадуешь правителя и его сестру, а в Помо отправлюсь я.