Книга Орден костяного человечка - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что ж, кажется, начал складываться отряд, и становилось понятно, на кого в нем можно будет полагаться.
— Виталий Ильич, непорядок — вот одни работали, другие куда-то исчезли, третьи сидят сиднем. Я могу это исправить, но надо же знать, что происходит…
Оказалось, кадры Епифанова ушли осматривать ближайшие группы курганов: соответствует ли карта местности, можно ли ей доверять? Еще в Абакане они договорились, что сделают именно так — в первый же день, пока ставится лагерь, пойдут отмечать группы курганов.
Благое дело, и сам Володя, наверное, поступил бы так же. Но все должны понимать, что происходит, и не должно быть ни любимчиков, ни исключений.
— Виталий Ильич… Вы понимаете…
— Да-да, Володя! Я потом объясню все, что происходит, а этих бездельников…
— Я знаю, что с ними надо делать. Только тут же никто никого толком не знает, надо, чтобы вы представили…
Тут подлетела Маргарита:
— Виталий Ильич, от меня требуют продукты выдать! Я без вашего разрешения ничего выдавать не хотела!
— А что же это на плите варится?
— Это наши продукты, — распрямился Андрей, продолжавший кочегарить. — Нас просили с собой взять макарон, тушенки. Мы свое и варим: люди должны пообедать.
— Та-ак… Виталий Ильич, без вас тут и правда не разобраться. И если мы договорились, давайте представим меня отряду как заместителя. И пусть потом никто не обижается…
И был Володя официально представлен, объявлен заместителем начальника, которого надо слушаться. Маргарите велено было оприходовать все, привезенное ребятами, и неукоснительно выдавать. Уже находящийся при исполнении, возведенный в новый чин Володя спросил у мальчика, курившего у порога:
— Что, домой уже хочется?
— А?
— Бэ! Еще увижу, что бездельничаешь, когда другие работают, — тут же поедешь домой! Ты откуда, прелестное дитя?
— Из Новосибирска…
— Зовут как?
— Толяном… Я со второго курса.
— Вот в Новосибирск, Толя, и поедешь. На Малой Сые не бывал?
— Не-е… Я только на Фыркале.
— Ну, живо, помоги сколотить стол для еды и скамейки. Вон доски валяются… видишь?
— Угу…
— Вот и сколачивай! Чтобы мы уже сегодня пообедали нормально.
И сразу к девицам:
— Вы как будто Оля?
— Да… Я Оля.
— А остальных как зовут?
— Лена… Лариса… Наташа…
— Очень приятно, девушки. Я так понимаю, Лена и Лариса — из Новосибирска, да?
— Да, мы на Фыркале…
— Про это позже! А вы, девочки…
— А мы из Малой Речки, мы почти местные!
— Почему «почти»? Ведь вы живете совсем близко.
— А потому что все равно не местные…
— Ладно, это мы еще уточним, а вот почему одна девушка ушла куда-то? Ее как зовут?
— Она Лиза… Она тоже из Малой Речки.
— Так куда ее понесло?!
— Гулять… Тут все равно делать нечего.
— Та-ак… На будущее — что одним уходить нельзя, это вы понимаете?
— Не-а…
— Тогда пока просто велю: по одной никогда не ходить. Даже в уборную. А с Лизой я поговорю особо.
И тут же на улицу, к Толе, на того надежды мало. Володе казалось, алкоголь выходит из него с каждым ударом молотка; обедали правда за столом. Все немного ослабели, и не только от дороги — от удивительного весеннего воздуха, стянувшего кожу лица, пьянившего, как легкое вино. И от запаха… Аромат перезимовавших трав бил в ноздри, прочищал мозг, как нашатырь. Все были расслабленные, тихие, почти перестали разговаривать, а дела-то еще было полно. В тишине только звякали металлические ложки о такие же железные тарелки, свистел ветер в досках забора и в бревнах домиков, горланили птицы наверху.
— Володя, как вы полагаете, будет уместно, если я сейчас произнесу некоторую речь… выступление…
С ним уже и в таких делах советуются?!
— Несомненно, Виталий Ильич! Сейчас самое время, а потом, если не возражаете, скажу про график дежурств и мы пойдем мыть посуду, ставить до конца лагерь.
Епифанов покачал головой, очень довольный. И хотя Володя знал, о чем пойдет речь, его тоже захватила эта лекция. Стоя перед ребятами, усевшимися на скамейке, Епифанов говорил очень просто, артистично отмахивая рукой:
— Курганов известно несколько сотен тысяч, — рассказывал Виталий Ильич, — и это наверняка вовсе не все курганы, которые есть на свете. Каждый год находят все новые и новые, и насколько возрастет их число, когда мы будем знать все курганы — неизвестно.
Курганы всегда считались только способом сделать погребение большим и заметным, издали видным в степи. Во многом так и есть, и не случайно курганы назвали красиво и романтично — пирамиды степей. Действительно — пирамиды это тоже такие каменные курганы, только построенные народом вполне цивилизованным и располагавшим огромными возможностями… Пирамиду Хеопса строили почти тридцать лет, и каждый год тысяч по двадцать человек. Ни у каких степных народов не было таких возможностей.
Самые большие курганы строились для вождей и царей — в точности как для фараонов в Египте. Но очень часто большие курганы строили и могучие племена для всех своих покойников; накапливали в погребальной камере до сотни трупов и насыпали над ними холм побольше, чем над иными вождями.
Давно уже появились предположения: может быть, курганы выполняли и другую роль, кроме места погребения? Ведь курган — это не только толща земли, насыпанная над покойником. Задолго до насыпи делалась курганная оградка — те самые прямоугольники из огромных камней, которые сохраняются лучше земляных насыпей. Ведь землю разносят ветер и вода, а камни почти не изменились за две тысячи лет.
Курганная оградка была в свое время священным местом. Наверное, мы до конца никогда не узнаем, какие обряды в ней совершались, а главное — как долго могла использоваться оградка. В конце концов, выламывать в скалах и таскать камни, устанавливать их, вкапывая в землю, — очень нелегкий труд. Вполне возможно, что оградку ставили, и она становилась священным местом, как бы храмом под открытым небом, и в ней что-то делали и год, и два. А только потом, через много времени, делали погребальную камеру, попросту говоря, копали могилу, и клали в нее покойника… Наверняка иногда могло пройти много времени между сооружением оградки и захоронением человека.
Да и после того, как покойный был погребен, курганную оградку, эти огромные камни, вполне могли для чего-то использовать. Пусть себе покойник или даже несколько покойников лежат здесь же в своих могилах, мы ведь тоже можем ходить по кладбищу и заниматься здесь какими-то своими делами.