Книга Час игривых бесов - Елена Арсеньева

А впрочем, почему попусту? Отрицательныйрезультат – это тоже результат. Правильно поется в хорошей песне: ничто наземле не проходит бесследно, а глупость людская все же безмерна. Про глупость –это уже чистая отсебятина, конечно, но очень верная отсебятина.

С ума сошла баба, совсем сошла с ума из-закакого-то мальчишки! Ну и хорошо, это ее безумие еще пригодится Гному.Определенно пригодится!

Долги наши, или История жизни Ивана Антоновича Саблина (продолжение)

Я был очарован Кореей, однако, вернувшисьдомой, в Россию, с легкостью забыл эти чары. Хотя, если честно, в Нижнемсначала показалось мне отвратительно да и в Москве жить не хотелось. Российскиегорода в период становления капитализма – ну, это нечто! Тот, кто знает, тотпоймет! Поэтому я только обрадовался, когда Гнатюк сказал, что работать мнепридется в лесном реабилитационном центре, который находится на речке Линде, вСеменовском районе, рядом с деревней Маленькой.

Как ни странно, эти места я неплохо знал: уодного моего товарища, друга детства, так сказать, в этой деревне жилабабулька, и года три подряд мы там проводили все каникулы, и зимние, и летние.Потом бабулька померла (царство ей небесное!), а родители того парня деревню нешибко любили. Да и я в другую школу перешел, и учиться мы как раз заканчивали,нам не до деревенских радостей было. Потом я уехал, как известно, в Хабаровск,однако снова попасть в Маленькую был просто счастлив.

Строго говоря, наш реабилитационный центрнаходился в пяти километрах от Маленькой. Добираться было не слишком удобно:сначала час электричкой до станции Линда, потом автобусом до деревни – когдаминут сорок, когда полчаса, когда и час, в зависимости от погоды и дороги, –ну а потом еще до санатория нашего полчасика пилить. Реабилитационный центр всев округе только так и называли – санаторий, ну и я для удобства буду так женазывать. Кто из пациентов приезжал на своих автомобилях, за кем в Маленькую, ато и в Линду, на станцию, высылали специальную машину из санатория – за деньги,конечно. Это был частный санаторий, так что здесь все делалось за деньги, иочень даже немаленькие. Операции тоже стоили дорого...

Да-да, в этом реабилитационном центре имелосьхирургическое отделение, и, как легко догадаться, это было отделениепластической и косметической хирургии. Очень небольшое: с одним врачом (это я),одним анестезиологом и тремя медсестрами. Когда я приехал в центр, мне былодвадцать восемь, я там оказался по возрасту самый молодой, поэтому на постуначальника отделения ощущал себя в первое время не слишком уютно. Анестезиологи все медсестры были люди, мягко говоря, немолодые, давно уже пенсионноговозраста, зато это оказались спецы экстра-класса, практики, каких поискать, сними я на любой, самой сложной операции мог чувствовать себя вполне уверенно.Конечно, после тех революционных методик, которым я научился в Сеуле, моипомощники казались мне порядком закосневшими, однако они с восхищением взиралина мои новации и во всем признавали мое преимущество. Сначала я этим жуткогордился, думал, ну, вот я какой крутой-крутейший, круче меня только Волжскийоткос, я этих деревенских докторишек просто наповал сражаю, они на менявзирают, словно на гуру какого-нибудь. И немало потребовалось времени, чтобыпонять: мои помощники просто-напросто были очень дисциплинированными людьми,которые привыкли с полуслова, даже с полувзгляда подчиняться приказам человека,от которого они зависели, который им деньги платил и который, так или иначе,держал в руках их жизни.

Этим человеком был Гнатюк.

Санаторий принадлежал ему. Здесь всепринадлежало ему, вплоть до земли, которую он взял на двадцать лет в аренду уместной лесопромышленной станции. Раньше в здании реабилитационного центрапрофсоюзный санаторий находился, но он дошел до последней степени разрушения, аГнатюк его реанимировал. Дал людям работу, дал хорошие деньги – понятно, чтоздесь все на него молились, все его слушались, как говорится, ели его глазами.И при этом очень охотно закрывали эти самые глаза на то, чего не должны быливидеть.

Отделение, которое я возглавлял, былосекретным. О том, что в нем происходило, не было известно никому, кроме тех,кто там работал. Считалось, что в этом небольшом, очень уютном флигелереабилитировались больные, перенесшие венерическое заболевание. И даже есликто-то умудрялся увидеть обитателей пятого корпуса (так называлось в обиходенаше отделение) в бинтах, которые закрывали их лица, считалось, что это, кпримеру, тяжелые сифилитики. На них смотрели с опаской, их сторонились. Ипрекрасно! Они именно этого и хотели.

Иногда мне казалось, что такое легковериеобслуги могло быть только сознательным. Но эти люди из нижегородской глубинки,измученные безденежьем, жили по принципу: меньше знаешь – лучше спишь. И этотпринцип себя вполне оправдывал.

Однако я всегда хотел знать все досконально отом, что делаю и зачем. С другой стороны, только идиот не догадался бы...

К примеру, Гнатюк сам, лично привозит всанаторий какого-то человека. Всегда ночью, всегда в темноте. Как правило,голова у гостя забинтована, однако никаких ран на нем нет. Эти раны предстоитнанести мне, потому что моя задача – сделать пластическую операцию этомучеловеку, изменив до неузнаваемости не только черты его лица, но и форму ушей,и фигуру, и пересадку кожи на подушечки пальцев, узоры на которых считаютсяуникальной и неповторимой приметой каждого человека. То есть убрать рисунокпапиллярных линий.