Книга Мама мыла раму - Татьяна Булатова

– Это что? – скривилась женщина, увидев записку, пришпиленную к входной двери.

– На всякий случай… – начал оправдываться Солодовников.

– На какой это на всякий?! – взъярилась Антонина Ивановна, имевшая весьма точное представление о так называемых «всяких случаях». Сеня, помнится, в начале своей болезни тоже о них рассказывал.

– Ну мало ли что может случиться, – улыбнулся Петр Алексеевич.

– Даже не думай, – как отрезала Антонина и не появлялась две недели.

И все две недели Солодовников был мертв – хоть бери в руки записку и начинай обзванивать все номера с первого по пятый.

– Может, к врачу? – посоветовала сердобольная соседка по лестничной клетке, обнаружив, что хозяин квартиры напротив не просто оставляет ключ в замке, но и забывает сменить комнатную обувь на уличную.

Петр Алексеевич отрицательно покачал головой: врачам он не верил. Наташа вон тоже к врачам ходила, анализы сдавала. Ничего не нашли, а если и нашли, то не сказали, не объяснили и оставили его жену умирать, сидя на диване. Потом опять же Тоня так со своим мужем намучилась, что, не дай бог, лекарства увидит и бросит: зачем ей это надо? Всю первую неделю Солодовников проводил ревизию своей квартиры, пытаясь запомнить, где и что лежит. Всю неделю Петр Алексеевич в очередной раз обдумывал завещание, мысленно адресуя его незабвенной Тонечке. А она все не шла и не шла. Зато приходила тихая соседка Маргарита Леонидовна и протягивала через дверную щель гостинец в виде куска пирога, пакета молока, баночки из-под майонеза, наполненной геркулесовой кашей. Сначала Солодовников брал и благодарил, потом просто брал, а через какое-то время испугался, подозревая соседку в недобром, и перестал открывать дверь. Маргарита Леонидовна забеспокоилась; все подходила к соседской двери и, приложив ухо, подолгу слушала: жив ли? О том, что жив, свидетельствовали тяжелые шаркающие шаги соседа, звук смываемой в унитазе воды и включаемый в неурочное время телевизор.

«Надо что-то делать», – тревожилась соседка и продолжала стучать в солодовниковскую дверь. Слышно было, как Петр Алексеевич, крадучись, пробирался к двери и стоял за ней, переступая с ноги на ногу. Маргарита Леонидовна стучала еще, а Солодовников выкрикивал из-за двери:

– То-о-оня?

– Маргарита Леонидовна! Соседка ваша!

– Никого нет дома! – страшным голосом объявлял Петр Алексеевич и продолжал стоять за дверью.

Покараулив друг друга, соседи расходились, встречно подозревая, что ничем хорошим дело не закончится.

Антонина Ивановна Самохвалова появилась у двери в квартиру Солодовникова ровно за день до приезда москвичей, нагруженная тяжеленными сумками с консервацией и чудо-холодцом из бычьих хвостов. Поставив их на лестничную площадку, Антонина достала из кармана ключи и завозилась около замочной скважины. На долгожданный звон ключей из соседней двери выглянула Маргарита Леонидовна и шепотом спросила:

– Вы Тоня?

Антонина Ивановна от неожиданности уронила ключи и недоуменно вытаращилась на выглянувшую из-за двери женщину с гребенкой в седых волосах.

– Вы Тоня? – также шепотом повторила свой вопрос Маргарита Леонидовна.

– Ну, предположим, я, – настороженно призналась Самохвалова.

– Вы к Петру Алексеевичу? – для пущей убедительности уточнила солодовниковская соседка.

Антонина кивнула головой.

– Зайдите ко мне, – прошептала Маргарита Леонидовна и призывно махнула рукой.

Антонина Ивановна, поддавшись общему настроению таинственности, подошла на цыпочках к приоткрытой двери и втиснулась в щель.

– Вы не подумайте чего, – начал седоволосый гномик с гребенкой. – Это не мое дело, конечно… Но Петр Алексеевич… Может быть, вы не замечаете…

Самохвалова терпеливо выслушала рассказ Маргариты Леонидовны – cтало жарко. Негнущимися пальцами расстегнула пальто, стянула норковый берет с головы – рыжие кудряшки беспорядочно, как в черновике каракули, приклеились к взмокшему лбу:

– Ну… – протянула она. – Спасибо, что сказали.

– Вы не думайте, – в тысячный раз извинилась Маргарита Леонидовна. – Просто жалко мужчину… Хороший человек. Порядочный. Уж сколько лет мы рядом…

Антонина Ивановна никак не отреагировала на характеристику Солодовникова, выданную соседкой, просто вышла, подняла ключи и попала в замок с первого раза. Навстречу ей никто не вышел, это настораживало. В квартире царил полумрак и странный запах. «Мусор, наверное, не выбросил», – предположила Самохвалова, подозревая Петра Алексеевича в забывчивости.

– Пе-е-етя! – притворно ласково позвала она хозяина. – Ты до-о-о-ма?

Ей никто не ответил. Антонина оглянулась и обнаружила у себя за спиной любопытного гномика.

– Никуда не выходил! – сообщила Маргарита Леонидовна и шагнула на солодовниковскую территорию.

– Одну минуточку, – загородила ей путь Антонина Ивановна, расправив внушительного размера грудь. – Я уж как-нибудь сама…

– Конечно-конечно, – спешно ретировалась соседка и со словами: «Вы только не подумайте чего» – прикрыла за собой дверь.

Самохвалова нерешительно прошла в комнату и обнаружила Солодовникова лежащим на диване. Это был незнакомый худой старик с запавшими щеками, двухнедельной щетиной и сморщенной шеей.

– Петр Алексеич! – позвала его Самохвалова.

У старика дернулись ресницы.

– Пе-е-еть! Ты спишь, что ли?

Солодовников открыл глаза, но головы в сторону Антонины даже не повернул.

– Петь! Ты не заболел ли?

Петр Алексеевич вздохнул и скрипуче выдохнул:

– А если б я и заболел, то что бы было? Прибежала бы?

После этих слов Антонине Ивановне стало чуть легче. «Обиделся», – подумала она и села рядом. Помолчали. Петр Алексеевич отвернулся к стене: на желтоватой спине отпечатались складки плюшевого покрывала. Спина стала напоминать смятую упаковочную бумагу, небрежно брошенную в угол. Антонина прикоснулась к солодовниковскому телу и почувствовала, что в нем не стало силы. Не стало силы в плечах, в когда-то плотной шее. «Как цыпленок!» – отметила она про себя и уставилась в висящее напротив зеркало. «Как в гробу!» – промелькнуло у нее в голове, и в животе стало холодно.

– А ну вставай! – хлопнула Самохвалова Петра Алексеевича по спине. – Вставай-вставай! Вставай! Кому я сказала!

Тот вжался в спинку дивана и по-детски захныкал. Антонина взвилась: вскочила, заметалась по комнате, опрокидывая стулья, спотыкаясь на пустом месте.

– Жалко? – орала Самохвалова. – Жалко себя стало? Разлегся! А чего тебя жалеть-то? С какой стати, я спрашиваю, тебя жалеть? У тебя что? У тебя что-о-о-о? Горе? Какое у тебя горе? Да ты! Да ты… Сволочь ты! – выдохнула Антонина и приземлилась на стул.

Петр Алексеевич затих и повернул наконец-то голову. Самохвалова, заметив шевеление Солодовникова, сбросила пальто и резко встала: