Книга Девушка у обрыва - Вадим Шефнер

– «Вздохи и выдохи» можно издать тиражом в один экземпляр, – ласково сказала ПУМА. – Вас это устроит?

– А нельзя ли хоть два экземпляра? – робко молвил малоталантливый Поэт. – И чтобы тираж на последней странице был указан в миллион экземпляров. Или даже больше.

«Какое безобразие! – подумал я. – В старину это называлось „очковтирательством“ и „липой“. Конечно, ПУМА откажет ему в этой дикой просьбе и сделает соответствующее внушение».

Но каково же было моё удивление, когда ПУМА ответила согласием на просьбу Поэта!

– Ладно, – сказала она. – Издадим «Вздохи и выдохи» условным тиражом в два миллиона и фактически в два экземпляра. Укажите, какую обложку вы предпочитаете, какой формат, какой шрифт и какой сорт бумаги. – С этими словами она подала малоталантливому Поэту папку с образцами: – Выбирайте.

Возмущённый действиями Поэта и агрегата, я поспешил к Редактору-Человеку Отдела поэзии. Не желая делать неприятность данному Поэту, я задал вопрос в общей форме: бывают ли случаи, когда ПУМА ошибается и выполняет заведомо аморальные требования Авторов? Так, например, может ли она, запланировав тираж в два экземпляра, указать в тексте книги, точнее – в издательских данных, что книга вышла тиражом в два миллиона экземпляров?

К моему удивлению, Редактор ответил, что ПУМА так и программирована.

– Агрегат программирован на ложь! – воскликнул я. – Первый раз слышу такое!

– «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», – процитировал Редактор слова классика. И затем добавил: – Этот обман никому не причинит зла. Поэт обманывает только себя, утешаясь своим обманом. И не надо его огорчать.

– Мне вообще непонятно, зачем издавать книгу, которую никто не будет читать, – сказал я.

– Надо быть терпимым, – проговорил Редактор. – Общество настолько богато, что может издать Поэту книгу, хоть Обществу эта книга и не нужна. Почему бы не доставить радость Человеку!

Признаться, такая логика показалась мне странной, и я ушёл от Редактора, нисколько не убеждённый им. «Хорошо всё-таки, что я не Поэт, – подумал я. – И книга моя выйдет не условным миллионным тиражом, а самым реальным пятитысячным».

Остров моего имени

Зима в том достопамятном году была суровая. Нева стала рано, залив уже в ноябре покрылся прочным льдом, и из моего окна видны были лыжники и аэробуеры, скользящие по его поверхности. Мы с Надей жили теперь в том же доме, где и мои и Андрея родители, только в другой квартире. Моя «Антология» была сдана в набор, и я ждал корректуру, а тем временем принялся за новый труд – «Писатели-фантасты XX века в свете этических воззрений XXII века». Надя помогала мне в этой работе – разумеется, чисто технически. Её идеальная память нашла наконец себе должное применение.

Андрея я давно не видел – я знал, что он очень занят, и мне не хотелось ему мешать. Все кругом только и трубили об открытии, совершённом его научной группой и им лично. Поэты сочиняли скороспелые вирши об Андрее и его единомышленниках. Некоторые из них, наиболее безудержные, сравнивали его то с Прометеем, то ещё бог весть с кем, – видно, у них был, как говорилось в старину, язык без костей. Газеты посвящали новому техническому открытию целые подвалы с громкими шапками вроде: «Аквалидная цивилизация», «Техническая революция» и т. д. В толстых журналах печатались длинные статьи под заголовками: «Аквалид и Дальние Звёзды», «Эра моносырья», «Пересмотр земной экономики». Меня удивляла эта шумиха, она казалась мне несерьёзной и преждевременной, поскольку самого-то аквалида ещё не было. Но, как говорилось в Двадцатом веке, «на чужой роток не накинешь платок».

Надя уже не раз говорила мне, чтобы я съездил навестить Андрея на Матвеевский остров – остров моего имени. Однако, поглощённый своей новой работой, я всё время откладывал эту поездку. Но, как в старину говорилось, если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе. Однажды вечером Андрей навестил меня.

– Я к тебе с просьбой, – начал он с места в карьер. – Не поможешь ли ты мне пригладить одну статью? Я написал её для детского научно-популярного журнала, очень просили. Но я не умею излагать свои мысли в общепонятной форме, это у меня коряво получается. Ты прочти, почиркай. Ничего, что я от руки написал? У меня почерк неразборчивый.

– Почерк-то у тебя разборчивый, – ответил я, – но ведь вся эта техническая премудрость мне непонятна.

– Да нет, я тут всё без формул изложил, ведь это для детей. Тебе надо только причесать статью стилистически. Ведь у тебя хороший слог.

– Хорошо, я сделаю, что могу, – ответил я. – Но, кстати, почему Нина не взялась за это дело?

– Нина во многом мне помогает, но тут она побоялась быть необъективной. Ей почему-то нравится всё, что я делаю. Она сама посоветовала мне обратиться к тебе.

Когда Андрей ушёл, я прочёл статью – и ничего, признаться, не понял. В ней действительно не было формул, но она изобиловала техническими терминами, таблицами и ссылками на труды всевозможных исследователей. Когда Надя пришла с работы, я дал ей прочесть произведение Андрея, и она сказала, что всё понятно, но кое-что надо упростить. С помощью Нади и словарей я заменил наиболее непонятные выражения, пригладил статью стилистически, но смысл её остался для меня тёмен.

– Ничего, – улыбнулась Надя. – Дети поймут. Ты просто закоренелый Гуманитарий. Тут всё просто до гениальности.

Оригинал этой статьи, написанный рукой Андрея, и поныне находится у меня, а после моей смерти будет храниться в мемориальном музее Светочева.

Когда статья получила мою литературную обработку и я продиктовал её исправленный вариант МУЗе, Надя сказала мне:

– Почему бы тебе самому не отвезти её Андрею на остров твоего имени? Твой друг в твою честь назвал остров, а ты на нём не бывал.

– Нет, я завтра отошлю статью почтой, – ответил я. – На острове я хоть и не бывал, но отлично знаю его по телепередачам и фотографиям в газетах.

Надя как будто согласилась с моими доводами.

На следующий день – это был Надин выходной – мы с утра вышли на залив побегать на лыжах. Перед этим мы едва не поссорились, выбирая лыжи.

– Возьми, самодвижки, – сказала Надя. – На обыкновенных мне надоело кататься.

– Зачем же брать самодвижки, ведь на заливе нет гор, – резонно возразил я.

– А мне вот хочется на самодвижках!

– Бог с тобой, как в старину говорилось, – согласился я.

Лыжи-самодвижки тогда только входили в моду. Внешне они напоминали обыкновенные пластмассовые лыжи, но в них были вмонтированы микродвигатели. Стоило сильнее надавить каблуком на упор, и они включались. На них удобно было въезжать в гору.

Мы вышли на залив и вскоре очутились у ледяной дороги, ведущей на остров моего имени. По ней двигались элмобили, элциклы – и все в сторону Ленинграда. Мы остановили один из элмобилей и спросили, почему это все едут с острова и никто не едет на остров.