Книга Золотой запас. Попытка политического фэнтези - Александр Анучкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ох…ть, – подтвердил его догадку мужчина.
– Я знаю, что вы хотите, – срывающимся голосом прошептал молодой человек. Мотоциклист вопросительно поднял бровь. – Но это все напрасно, слышите, – уже в полный голос закричал клерк. – Я вам ничего не скажу!
– Да что ты говоришь, – устало произнес собеседник. – Да что ты говоришь. Я просто в ужасе. Тем не менее. Я бы хотел, чтобы ты кое-что рассказал мне. Только не думай, что я охочусь за государственной тайной, боже упаси! Мне нужен список некоторых предвыборных мероприятий, не больше. С точной датой и временем проведения, местом, как ты понимаешь, и перечнем компаний, которые будут допущены к обслуживанию и организации. Вот и все, да? Это ведь совсем несложно!
Этой ночью сон опять разрывало на части. Он метался по постели, пытаясь найти какую-то неведомую удобную позу, переползал с места на место в поисках небольшого, хоть микроскопического кусочка холодной простыни. Но белье было горячим и влажным. В голове гудели голоса, нестройно, сбивчиво, как на переполненном вокзале. Этот рой посторонних звуков лишал рассудка, и никак не получалось унять его или хотя бы вычленить что-то связное. Он чувствовал, что сходит с ума.
– …а почему у тебя такая странная татуировка? – Тонкий палец с длинным наманикюренным ногтем проводит по руке.
– Долгая история. Тяга к мистике и прочей ерунде, не бери в голову…
– Нееет, ну скааажиии! – Голос становится противным и капризным, гласные бл…скирастягиваются и подвывают.
– Слушай, отстань!
– Ну… – Вот уже и надутые от обиды губы упираются в плечо. – Скажии!
– Хорошо. Это, – он отталкивает чужое лицо и садится на траве, – Один. Верховный Бог. Он висит, чтобы воскреснуть, чтобы получить вечную жизнь. Врубаешься? Вечная жизнь – только через мучительную смерть.
– Фу, глупость кака-а-ая-я-я, – Она теряет к нему всякий интерес, отворачиваясь в сторону…
– …слушайте, мы очень вас ценим, ваши материалы – это всегда здорово и в точку, но этот фильм не выйдет.
– Но почему?! Что не так?!
– Все так, просто, понимаете, момент сейчас не тот. О чем ваш фильм?
– О революционерах. О мальчишках и девчонках, они просто хотят жить в другой стране…
– А вы?
– При чем тут я?
– При том, что вы – автор. У вас ведь есть позиция?
– Какое значение имеет моя позиция? Я – репортер, я фиксирую, понимаете? Выводы делают зрители, разве не вы говорили мне это еще несколько месяцев назад?
– Я. Но какие выводы должен сделать зритель, посмотрев ваше расследование?
– Я– не зритель.
– Вы – автор.
– Хорошо, черт возьми. Он должен понять, что мир имеет, как минимум, два полюса. А еще есть стороны света, а еще…
– Достаточно. Вы – умный человек. Так будьте умны и сейчас. Яне могу поставить в эфир Первого канала ваш фильм.
– Это цензура?
– У нас нет цензуры.
– Тогда – почему?
– Я так решил…
– …знаешь, ты очень странный… – Он опять везет Лену домой в ее малые дальние выселки, она сидит рядом с ним, поджав под себя ноги, туфли сброшены на коврик под кресло.
– Почему? Чем я странный?
– Нет, ты меня не понял! – Она смеется. – У тебя жена, ты ее любишь, не изменяешь ей никогда, ведь так? И ни с кем из девочек в редакции у тебя никогда ничего не было. И меня ты возишь домой – просто так – уже год, наверное. И я всегда думаю – когда ты меня поцелуешь? – Лена закрывает глаза и откидывает голову назад, будто предлагая сделать это немедленно.
– Я бы сказал – «никогда», – он пытается отшутиться, – но очень не люблю это слово.
– Тогда зачем ты тратишь на меня свое время?
– Ты мне просто очень нравишься. Ты – мой друг. Я люблю разговаривать с тобой, смотреть, как ты сидишь вот так, поджав ноги.
– А потом, потом – ты поедешь домой, к жене?
– Ты угадала.
– Останови машину. – Лена резко отстегивает ремень, запихивает ноги в туфли и откидывает назад волосы. – Слышишь? Прямо здесь…
– …я не для тебя это делаю, сынок, усекаешь? Нет, ну и ладненько.
– Баринов! Вы мне надоели!
– Это взаимно. Хочешь – собирай вещички и иди – на все четыре стороны. Ставлю премию за десять лет и полковничьи погоны: ты прибежишь назад минут через десять с простреленным брюхом. Или – не успеешь.
– Пошел ты!..
– И зачем так грубо? С единственным на целом свете другом?
– Я не хочу, не могу, не желаю больше…
В этом хаосе голосов он пытается услышать что-то невероятно важное и нужное, прочитать послание. Но все зря, ничего не выходит. А голоса все звучат и звучат, рассказывают, веселятся, спрашивают, требуют, просят помощи. Голоса становятся злее и настойчивее, кто-то невидимый все время увеличивает громкость, будто проверяет – насколько еще хватит испытуемого? Испытуемый вскакивает на своей горячей и влажной постели и со всех сил бьет себя ладонями по ушам. Крики сменяются звоном, а потом, наконец, наступает долгожданная тишина. Тишина и боль. Идеальное, чистое сочетание.
…понимаешь, – говорил мертвый Баринов, – ты оказался прав, когда не поверил своему рязанскому пинкертону. Схема, которую ему рассказали, уж больно примитивна. Кроме того, сам посуди: ежу понятно, без санкции руководства такое невозможно. Ну, даже если предположить, что некто выкидывает кусочки золота из окон, а потом собирает эти кусочки по ночам… Во-первых, белая горячка. Во-вторых, допустим, но сколько они так могут выкинуть? Килограмм в сутки? А судя по движухе, которую ты вызвал, речь идет о тоннах, если не о десятках тонн. С другой стороны, и Фридман, и ты – вы все видели своими глазами. Глаза вам не врали. Просто была создана схема прикрытия. Прикрытия, на первый взгляд, совершенно идиотского, но, в случае чего, она бы сработала. Полетело бы ограниченное количество голов, приехало бы телевидение, сняли бы сенсацию. Лавочку, конечно, пришлось бы закрыть, но те, кто все это придумал и организовал, так и остались бы в тени. Получается как в кино, помнишь – «Операция „Ы"»? Спрятать кражу с помощью ограбления? Вот и вас пытались поймать на похожую удочку. Ивы ведь почти попались, да? Точнее – ты попался. Мелкая, но такая хитрая обманка затмила собой реальность, и ты надолго потерял основную линию. Эти идиоты, ходившие ночью по полю, ничего не знали и не понимали. Ведь у каждого – своя задача. Они ходили – ты смотрел. Смотрел и верил. Их даже потом устранять не надо – они все равно ничего не знают. Твой рязанский старатель Сявкин, может быть, оказался самым умным, может, слышал или видел что-то. Вот его и убрали с доски – чтобы неожиданностей не было.
