Книга Imprimatur - Рита Мональди

– Верно. Во время процесса по делу Фуке змея покрыла себя позором: подкуп судейских, подложные документы, угрозы и шантаж. Лафонтен героически защищал Фуке, Корнель выступил с речью в его защиту, друзья посылали королю бесстрашные письма, на его стороне были многие представительницы дворянского сословия, в народе он снискал репутацию героя. Один Мольер трусливо промолчал.

– А вы?

– Меня не было в Париже, я мало что мог. Но теперь оставь меня и отправляйся по своим делам. Слышу, как постояльцы спускаются к ужину, и не хочу привлекать внимание похитителя: пусть себе думает, что никто ни о чем не догадывается и все идет своим чередом.

Был уже довольно поздний час, постояльцы заждались ужина, пришлось раздать им то, что осталось от обеда, добавив яйца и немного белого салата. Нечего и говорить, я был лишь учеником повара и не мог идти ни в какое сравнение со своим хозяином, в чем они уже начали убеждаться.

За ужином не произошло ничего примечательного. Бреноцци с его личиком херувима продолжал щипать свой рапунцель между ног, лекарь невозмутимо поглаживал бородку. Стилоне Приазо с его густыми и черными бровями, как всегда, производил множество непроизвольных жестов: тер горбинку носа, чистил ногти, тряс рукой, как делают, чтобы спустился рукав, высвобождал шею из слишком тесного воротника, проводил ладонями по скулам. Девизе, как обычно, шумно принимал пищу, так что чуть ли не заглушал словоохотливого Бедфорда, пытающегося разговорить Дульчибени, бесстрастно внимающего всему, и отца Робледу, поддакивающего одними глазами. Аббат Мелани поглощал пищу молча, время от времени поднимая глаза от тарелки. Дважды, одолеваемый чихом, он поднимался из-за стола и подносил к носу кружевной платок.

Когда ужин подходил к концу и постояльцы собирались разбрестись по своим комнатам, Стилоне Приазо напомнил лекарю о его обещании просветить нас относительно надежд на благополучный исход карантина.

Кристофано не заставил просить себя дважды. И стал держать перед нами весьма ученую речь, в которой, опираясь на многие примеры из античных и современных авторов, объяснил, как происходит заражение чумой:

– Те, кто полагает, что первая причина, по которой возникает чума, – божественная воля и что нет лучшего лекарства от нее как молитва, знайте: чума проистекает из порчи четырех элементов – воздуха, воды, огня и земли, миазмы которых проникают в человека через нос и рот, ведь как иначе может чума проникнуть в тело? Летом, как в нашем с вами случае, речь идет о порче огня или природной жаре: болезнь сопровождается горячкой, головной болью и всеми теми симптомами, которые я назвал вам у одра Пеллегрино. Покойник тотчас же чернеет и пышет жаром. Дабы избежать этого, требуется надрезать созревшие бубоны и наложить на раны пластыри. Зимой, напротив, есть риск подцепить чуму, происходящую от порчи земли, порождающую ганглии, схожие с туберкулами, которые в холодное время года таятся в недрах земли. Необходимо дать им вызреть с помощью наложения горячих мазей. Весной и осенью, когда воды стоят ближе к поверхности земли и наполняют до краев водоемы, чума проистекает из порчи воды, причиной чего порой становятся небесные светила и планеты, порождающие водяные ганглии, которые, лопнув, тут же проходят. Лечение заключается в том, чтобы извлечь ядовитую студенистую жидкость с помощью очищения, сиропов и бальзамов. Как бы то ни было, дурной воздух всегда более всего повинен в распространении чумы. Воздух проникает повсюду, ибо поп datur vacuum in natura [46]. Оттого-то рекомендуется помещать на улицах факелы. Пламя очищает золото, серебро, железо, с его помощью плавят металл, обжигают камни, а прочие вещества подвергают варению, подогреву и высушиванию. Пламя очищает воздух от вредоносности. Этот метод прежде всего показан в городах, больше подверженных порче, чем сельская местность, хорошо продуваемая и не столь загрязненная.

– Значит, нет худшего места, чем то, где мы находимся, в самом центре города, – с ужасом произнес я.

– Увы. Согласно моим скромным познаниям, – весьма уверенно начал Кристофано, – пагубный воздух, царящий в иных городах, таких как Рим, главным образом возникает при сокращении в них населения. Посудите сами, Рим, этот святой город, в античные времена владыка всего мира, был наполнен лучшей, менее тлетворной атмосферой, ведь Рим одерживал победы и вбирал в себя выходцев со всего света. Сегодня в этом опустевшем городе воздух испорчен. То же и в Террачине, и в Романа Черветро, и в Неттуно, городе у воды, то же и в бухте Неаполитанского королевства, и в Авернии, и в Дигнано, и в большом городе Комо – последние некогда особенно прославились, а их население достигало невероятных размеров. Ныне эти города стоят в руинах, и в них распространился такой гибельный воздух, что никто уже не может там жить. А вот Неаполь и Трапани, в которых прежде нельзя было проживать из-за дурной атмосферы, заново наполнились превосходным воздухом, с тех пор как стали процветать и содержаться в отменном состоянии. На пустырях ведь произрастают ядовитые травы, водятся вредные животные, переносящие заразу. Словом, нелишне было бы принять кое-какие меры и в Риме, даже если последняя эпидемия случилась в 1656 году, более двадцати семи лет назад. Если речь и впрямь идет о чуме, то поздравляю вас, именно мы имели несчастье на сей раз распахнуть перед ней двери.

Некоторое время после этих слов в столовой царило гробовое молчание, все обдумывали блестящую речь Кристофано. Первым пришел в себя Атто:

– Как она передается?

– С помощью запахов, facillime. Но также с помощью ворсистых вещей, таких, как одеяла и меха, и потому их следует сжигать. Некоторые авторы считают, что смертоносные атомы вцепляются в ворсинки, чтобы позднее отпасть, – с само собой разумеющимся видом отвечал Кристофано.

– В таком случае одежда господина Пеллегрино содержит заразу, – прошептал я в приступе панического страха.

– Если быть более точным, – слегка меняя тон на менее безапелляционный, – я не совсем уверен, что это так. В сущности, никому не ведомо, как распространяется эта болезнь. Я знавал одного палермского аптекаря, восьмидесятисемилетнего Джаннуккьо Спатафоро, человека большой учености и опыта, так вот он утверждал, что эпидемии чумы, осаждающие город, непостижимы: в Палермо чудный воздух, город недоступен ветрам из Остро и сирокко, которые чрезвычайно вредят здоровью и растительности, понижают урожайность, раздувают людей, порождая в них нечто вроде нескончаемой лихорадки, которая буквально косит их. И несмотря на это, чума, свирепствовавшая в Палермо, вела себя такой злодейкой, что набрасывалась на людей, и они, испытав головокружение, замертво падали. Трупы делались черными и горячими.

– Словом, никому не ведомо, как распространяется чума, – подвел итог Атто.

– Могу сказать, что многие эпидемии разразились после того, как зараза заносилась из других областей. Так, последняя эпидемия, поразившая Рим менее трех десятков лет назад, – родом из Неаполя, ее завез один безграмотный рыбак. Мой отец, который был проведитором, ответственным за здоровье во время великой чумы в Прато в 1630 году, и который лечил больных чумой, многие годы спустя поведал мне, что природа этой болезни загадочна и что античным целителям так и не удалось распознать ее.