Книга Ночь - мой дом - Деннис Лихэйн

— Получается, ты любил не ее, а ту, которой она могла стать.

— Откуда тебе знать?

Отец слегка наклонил голову:

— Ты — ребенок, который должен был закрыть собой пустоту между твоей матерью и мною. Ты это чувствовал?

— Об этой пустоте я знал.

— А раз так, ты видел, сработал ли этот план. Люди не исправляют друг друга, Джозеф. И не становятся чем-то еще, они всегда такие, какие есть.

— Я в это не верю, — ответил Джо.

— Не веришь? Или не хочешь поверить? — Отец прикрыл глаза. — Каждый вдох и выдох — это чистое везение, сынок… — Он открыл глаза, в уголках они порозовели. — Все человеческие достижения зависят от везения: нужно, чтобы тебе повезло родиться в нужном месте в нужное время и иметь нужный цвет кожи. А если хочешь разбогатеть, тебе должно повезти, чтобы ты прожил достаточно долго в нужном месте и в нужное время. Ну да, вся разница в количестве труда и в таланте. Они очень важны, ты сам знаешь, что я не стану с этим спорить. Но основа всех жизней — везение, удача, случай. Хорошие и дурные случайности. Везение — это жизнь. Жизнь — это везение. И как только ты поймаешь удачу, она тут же начинает просачиваться сквозь твои пальцы. Так что не трать душевные силы, не тоскуй по мертвой женщине, которая вообще не была тебя достойна.

Джо стиснул зубы, но произнес только:

— Человек сам создает свою удачу, папа.

— Иногда, — согласился отец. — Но чаще удача создает человека.

Некоторое время они сидели молча. Сердце у Джо никогда так не колотилось. Обезумевший кулак, бьющий в грудную клетку. Сердце походило сейчас на что-то чужое и постороннее. К примеру, на бродячую собаку дождливой ночью.

Отец взглянул на часы и убрал их в жилетный карман.

— В первую же твою неделю за решеткой кто-нибудь наверняка станет тебе угрожать. Сразу же. В его глазах ты увидишь, чего он хочет, пусть он даже этого и не скажет.

У Джо мгновенно пересохло во рту.

— Тогда кто-нибудь еще, славный малый, заступится за тебя во дворе или в столовой. И после того, как свалит первого, он предложит тебе свою защиту до конца твоего срока. Так вот, Джо, послушай меня. Его-то ты и бей. Бей так, чтобы он больше не смог опять набраться сил и побить тебя. Цель в локоть или в коленную чашку. Или и туда и туда.

Сердцебиение Джо стало отдаваться в артерии на шее.

— И тогда они от меня отстанут?

Отец натянуто улыбнулся и собрался было кивнуть, но тут улыбка погасла и кивок замер.

— Нет, не отстанут.

— Как же их остановить?

Двигая челюстью, отец какое-то время смотрел в сторону. Когда он снова перевел взгляд на Джо, глаза его были совершенно сухими.

— Их ничем не остановишь, — ответил он.

Глава седьмая

Пасть тюрьмы

Расстояние от окружной тюрьмы Саффолка до Чарлстаунского исправительного заведения составляло немногим более мили. Они могли бы пройти его пешком за то время, которое понадобилось, чтобы погрузить их в автобус и привинтить к полу их ножные кандалы. Этим утром переводили четверых: тощего негра и толстого русского, чьих имен Джо так и не узнал, Нормана — рыхлого трясущегося парня — и Джо. В первой тюрьме Норман с Джо успели несколько раз перекинуться словом, потому что камера Нормана располагалась напротив камеры Джо. Этот Норман имел несчастье подпасть под очарование дочери человека, на чьем извозчичьем дворе он работал (на Пинкни-стрит, у подножия холма Бикон-Хилл). Пятнадцатилетняя девочка забеременела, и семнадцатилетний Норман, сирота с двенадцати лет, получил за изнасилование три года с отбыванием в тюрьме максимально строгого режима.

Он поведал Джо, что много читал Библию и готов искупить свои прегрешения. Что Господь пребудет с ним и что добро есть в каждом, немало его и в людях дна, и он подозревает даже, что внутри тюремных стен можно отыскать больше добра, нежели ему встречалось за их пределами.

Джо никогда не видел более запуганного создания.

Автобус подпрыгивал на ухабах Чарльз-Ривер-роуд, и охранник, еще раз проверив их кандалы, представился мистером Хаммондом. Он сообщил, что их поместят в восточном крыле — разумеется, кроме негритоса, которого отправят в южное, к его собратьям.

— А вот правила всех вас касаются, не важно, какого вы цвета или веры. Не смотреть охране в глаза. Не спорить с приказами охраны. Не наступать на вспаханную полосу, которая идет вдоль стены. Не трогать неподобающим образом ни себя, ни других. Просто отсиживайте срок смирно, как зайчики, — без жалоб, без злых намерений, и между нами будет царить полнейшее согласие на пути к вашему возвращению в общество.

Тюрьме было больше ста лет. За это время к первым ее строениям из темного гранита прибавились более современные корпуса из красного кирпича. В плане все это напоминало крест; главная его часть состояла из четырех крыльев, отходящих от центральной башни. На вершине башни имелся наблюдательный купол, где постоянно дежурили четверо охранников с винтовками — по одному на каждое направление, в котором мог бы попытаться сбежать узник. Тюрьму окружали железнодорожные пути, а также фабрики, заводы и литейные цеха, тянувшиеся вдоль реки — от Норт-Энда до Сомервилла. На заводах выпускали кухонные плиты, на фабриках — ткани, а от литейных цехов несло магнием, медью и газами, выбрасываемыми при производстве чугуна. Когда автобус съехал с холма и затрясся по равнине, небо скрылось за пеленой дыма. Товарный состав Восточной дороги испустил свой обычный гудок, и им пришлось ждать, пока вагоны не прогромыхают мимо. Они пересекли пути и, преодолев последние триста ярдов, вкатились на территорию тюрьмы.

Автобус остановился, и мистер Хаммонд вместе с другим охранником отомкнул их кандалы, и Норман начал трястись и бормотать, и слезы полились по его щекам, как пот, и закапали на землю.

— Норман, — позвал Джо.

Норман покосился на него.

— Не надо, — сказал Джо.

Но тот не мог перестать.

Его камера находилась на верхнем ярусе восточного крыла. Весь день она жарилась на солнце и не остывала всю ночь. В самих камерах не было электричества: его берегли для коридоров, столовой и электрического стула в Доме смерти. Камеры освещались свечами. Водопроводу и канализации еще предстояло прийти в Чарлстаунское исправительное заведение, так что заключенные мочились и испражнялись в деревянные параши. Его камера была рассчитана на единственного узника, но в нее впихнули четыре койки. Его сокамерников звали Оливер, Юджин и Тумс. Оливер и Юджин были заурядными налетчиками из Ревера и Куинси соответственно. Оба вели дела с бандой Хики. Им не довелось работать с Джо и даже слышать о нем, но после того, как они обменялись несколькими именами, им стало ясно, что он свой — по крайней мере, достаточно свой, чтобы не шпынять его по пустякам.

Тумс был постарше и потише, с длинными волосами и длинными конечностями. В его глазах таилось что-то настолько гнусное, что смотреть в них не хотелось. В первый их вечер, едва зашло солнце, он уселся на свою верхнюю койку, свесив ноги, и Джо то и дело обнаруживал, что пустой взгляд Тумса обращен в его сторону, и он всякий раз изо всех сил старался не встречаться с этим взглядом глазами и незаметно отодвинуться подальше.